Осколки
Шрифт:
— Ничего, научишься, если возникнет необходимость. Значит, младшей сестрёнки у тебя нет?
— Нет.
— А братьев?
— Я единственный ребёнок в семье.
— Понятно. — Агата, смущённая резкой сменой тона беседы, не знала, что ей ещё добавить. — Я тоже. Отец встретил маму уже в весьма солидном для жениха возрасте. Может, если бы раньше, кто-то бы и появился. А так я росла одна-одинёшенька. Звучит не очень радостно, зато меня страшно баловали. А тебя?
Илья встал. Повернувшись к ней спиной, потянулся к часам, которые лежали
— Меня не баловали. В девяностые мы с матерью едва сводили концы с концами.
— А потом?
— А потом я подрос и стал таскать металл в пункт приёма. Инфраструктура дыры, в которой я жил, от этого лучше, как ты понимаешь, не стала, но какие-никакие деньжата у меня появились.
— Мне очень жаль. — Агата встала и ласково коснулась плеча Ильи.
— Знаешь, что самое смешное? Мать всю жизнь за сущие гроши вкалывала на вредном производстве, заработала там онкологию, ушла на пенсию, а там ведь — слёзы, ты, может, в курсе. Лечение я ей оплачивал за бугром, в родной стране она бы пять раз умерла, прежде чем дождалась бы своей очереди. И умерла бы в муках, потому что о паллиативной помощи у нас в глубинке как будто вообще не в курсе. Так вот, как думаешь, у неё есть хотя бы один вопрос к нашей власти?
— Нет.
— Нет. Как нет этому и объяснения.
— Ты ведь поэтому и хочешь уехать, — шепнула Агата, уткнувшись носом куда-то ему между лопаток.
— Да. И поэтому тоже. — Илья чуть повернул голову, застыв к ней в полупрофиль, — Может быть, ты всё-таки…
— Нет. Я бы очень хотела, Илюш. Но не могу.ГЛАВА 11
Илья не знал, зачем ей это всё предложил. Просто из глубин подсознания наружу вырвалось желание, которое он ещё даже для самого себя не смог внятно сформулировать.
— Слушай… А поехали со мной, — выпалил Стужин, и перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали картинки из жизни, что у них могла быть. Вот они, как здесь, за руку прогуливаются вдоль Дубай Марины, вот гоняют на скутерах в Тае, вот сёрфят в холодном океане у берегов Фриско, вот сидят в крохотном итальянском ресторанчике, затерявшемся в узких улочках рыбацкой деревушки к юго-востоку от Генуи… Десятки самых разных локаций, сотни сцен из их несостоявшейся жизни, тысячи разговоров. Мечты, в которые она встраивалась, как родная. Вот ведь в чём соль!
Что Илью в ней так подкупило? Внешность? Вряд ли. Вокруг было много красивых баб. И ни одной из них он ничего подобного никогда не предлагал. В Агате его привлекло, скорее, исходящее от неё тепло. Женственность, которую, казалось, сейчас и не встретишь. Искренность, готовность посмеяться — в том числе и над собой. Редкая душевность. Готовность выслушать. Подкупало даже то, что она работала в грёбаном благотворительном фонде! Он до этого встречал баб, которые переводили на благотворительность пару тысяч, потому что так было модно, а потом трепались об этом на все лады. Но вот чтобы кто-то пошёл, скажем, в дом престарелых волонтёрить… Нет, такое невозможно было представить.
Агата была настолько хорошей, насколько он хотел бы стать, когда вырастет, — наконец понял Стужин. В духовном смысле. Она была цельной. До скрипа чистенькой, светлой. Этот свет манил Стужина и притягивал. Агата умела так на него смотреть, что он и сам себе начинал казаться лучше. Взять хотя бы её замечание о том, что из него получится хороший отец… Агата видела в нём лучшее. Он же знал, что это неправда. Знал, но один чёрт не хотел развеивать её веру. Но парадоксальным образом противореча сам себе, зачем-то рассказал ей о своём весьма специфическом детстве, которое, ясен пень, отличалось от детства Агаты как день от ночи. Впрочем, как и весь их жизненный опыт в целом.
Ничего не имея, он стремился к тому, чтобы обрести. Всё равно, что: опыт, деньги, уважение, смыслы, влияние… Она же, изначально ни в чём не знающая отказа, пришла к желанию отдавать. Делясь с ближним в том числе и собой, своей любовью, чистым сердцем. Это чувствовалось и манило. Кому не хочется, чтобы его любили, правда? Илья же… дело в том, что он не был уверен, что способен на это чувство. Любить кого-то больше, чем себя, ставить чьи-то интересы выше своих собственных и так далее, и так далее.
Нет-нет, они друг другу совершенно не подходили. Он не мог стоять на своём, зная, что Агата достойна лучшего. Тем более аккурат вчера вечером Стужин решил уезжать. В произошедшем ему виделся знак. Чёткий сигнал — давай, парень, вали, пока не поздно. А Ксюша… Со временем привыкнет. В конце концов, на западе для таких детей гораздо больше возможностей. Их адаптацией всерьёз занимаются на уровне государства, и всё общество способствует интеграции особенных детей в нормальную жизнь.
Так какого же хрена он ляпнул это глупое «А поехали со мной»?
— Вставай, лежебока! Пора завтракать.
— Уйди, мужчина. Я тебя не знаю, — пробурчала Агата, накрываясь с головой одеялом.
— Завтрак начался!
— Ну и что? Нормального кофе там всё равно нет. А без него я не проснусь.
— Ладно. Будет тебе кофе, — хмыкнул Стужин, натянул небрежно брошенные на стуле вещи и выскользнул за дверь. Поскольку кофе в гостиничной столовке день ото дня и впрямь не становился лучше, он решил метнуться к кофейне, что заприметил неподалеку. Взял два больших стакана и какую-то местную выпечку. Набрал полные руки, еле дотащил. С большим трудом открыл дверь.
— Смотри, что я принёс…
— Ты женат?
За окном уже был день-деньской, но поскольку они не потрудились распахнуть шторки, в комнате царил полумрак. Илья не мог разглядеть лица Агаты. Только напряжённую позу. Она сидела по-турецки, обхватив пальцами щиколотки, и, кажется, смотрела прямо на него.
Стужин сгрузил стаканы и снедь на тумбочку.
— С чего ты это взяла? — поинтересовался, сложив на груди руки. Агата отвернулась. Нащупала брошенный им телефон и протянула руку.