Осколок белого бумеранга
Шрифт:
– Ты куда целишь, Санька, – услышал я пьяный голос старшины Димы Борзенкова. Этот крик заставил мой палец на курке дёрнуться, и я дал длинную очередь. Когда известковая пыль, поднятая пулями, осела, на выступе никого не оказалось.
– Там коза была, белая! – заорал я. – Я её ранил!
Дима выхватил снайперскую винтовку СВД у Белого и в прицел стал разглядывать выступ и кустистые окрестности.
– Нет там ничего, – говорил он, не отрываясь от прицела. – Ты точно её видел?
– Так же как тебя. Она смотрела прямо на меня! – возбуждённо орал я Борзенкову.
– Значит не попал… – пожал плечами старшина.
– Да
– Видишь, Санька, и на старуху бывает проруха! – Борзенков, снисходительно ухмыляясь, похлопал меня по плечу, зная, что этим самым может меня только раззадорить.
– Если я её притащу, блок «винстона» подгонишь? – Я, азартно улыбаясь, протянул старшине руку.
Лишь только наши ладони расцепились, я закинул автомат за спину и побежал к подножью горы.
– Санька, а с чего ты взял, что это была коза, а не козёл? – засмеялся мне вдогонку Борзенков.
– Потому что коза, – крикнул я, не оборачиваясь, так как уже начал забираться в гору, продираясь через колючие кусты.
Уже потом я много раз думал о том, с чего я действительно взял, что это была именно коза. Позже, раскладывая эту ситуацию по полочкам, я стал сомневаться, что там вообще что-то было. Такая ясная картинка просто сказочной козы могла быть вызвана галлюцинацией после травки.
Только теперь, снова вспоминая этот случай, я точно знаю, что она там была; что это была белая козочка, и смотрела она именно на меня.
Я бодро скакал вверх, отталкиваясь широко расставленными ногами, обутыми в берцы от кочек и выступов. Путаясь в колючем терновнике, я вскидывал голову вверх, выглядывая тот выступ, на который должен был ориентироваться, и продолжал приближаться к точке, которой наверняка не было на минной карте, но которая чётко была отпечатана на карте моей жизни.
Продравшись сквозь очередной кустарник я увидел узенькую извилистую тропинку, которая, извиваясь словно желтый уж, вела вверх, уходя левее того места, куда я хотел попасть. Я решил быстрее взобраться по ней до нужной высоты, а там снова прорываться через кусты.
Я отчётливо помню, как летел вверх по этой тропинке, как слаженно, словно две мощные пружины работали мои ноги. Они мягко отталкивались от жёлтого грунта, подбрасывая меня вверх, они отлично выполняли свою последнюю работу. Я помню, как моя правая нога, наступив на небольшой бугорок, провалилась вниз, и я ощутил мягкий металлический хруст, словно раздавил слизняка, внутренности которого состоят из проволоки. Я оттолкнулся, чтобы переместить вес на левую ногу, но толчок получился такой силы, что меня на два метра подбросило вверх.
«Ни хрена себе, как Хон Гиль Дон», пролетело у меня в голове, прежде чем моё тело с размаху завалилось в колючки. Оттолкнувшись спиной от пружинящего куста, я тут же попытался встать на ноги, но они, почему то изогнулись подо мной, словно ватные и я снова упал на спину. Я почувствовал странную вибрацию, словно моё тело было пустой жестяной трубой, по которой со всего маху ударили железным прутом. Только когда в ушах сильно зазвенело, и небо надо мной стало раскачиваться, словно вода в полном ведре, я понял, что произошло нечто непоправимое. Я стал орать, но не услышал своего голоса. А потом всё провалилось, и дальше помню лишь обрывки. Мне показалось, что я погружаюсь на дно огромного чана, наполненного белой жидкостью, похожей на молоко. Чем глубже я погружался, тем невесомей становилось моё тело, и ослепляющий белый свет заливал изнутри глаза.
Две пары рук, погрузившись в чан, нащупали моё тело и рывками вытаскивали его на поверхность. Вынырнув, я увидел бледные лица Борзенкова и лейтенанта Володина, который размашисто хлестал меня по щекам и орал: «Сашка…Санёк, очнись! Слышишь? Не отключайся! Мы тебя вытащим!»
Я снова ощутил во всём теле вибрацию, которая переходила в покалывание. Так бывает, когда в затёкшую руку, или ногу возвращается кровообращение и покалывание переходит в нестерпимую боль. Подобное состояние я начал ощущать во всём теле. Нахлынувшая волна дикой боли снова погрузила меня в чан с молоком. Моё сознание всё глубже и глубже погружалось в белое небытие. Оно пыталось добраться до самого дна, туда откуда его невозможно будет достать.
Снова кто-то заудил меня, зацепил сетями словно рыбу и тащил наверх. Вынырнув на поверхность в очередной раз, я услышал громкий шум винтов. Надо мной склонились несколько лиц, на этот раз все незнакомые.
– Давайте ещё пять кубиков промедола и грузим – орал один, пытаясь перекричать шум винтов; второй тут же за чем – то побежал, а третий склонившись над нижней частью моего тела, делал там какие-то манипуляции. Когда у первого в руке оказался шприц тюбик, он уверенным движением, распахнул ворот кителя, схватил меня за подбородок, отворачивая голову в сторону, и сделал укол в шею.
Я снова попытался погрузиться в тёплое молоко, но сделанные инъекции не позволяли мне уйти далеко, и я плавал где то на поверхности, слыша отрывистые голоса и непрекращающийся шум винтов. Молоко уже не давало такого успокоения, оно начинало кипеть и окрашиваться в красный цвет. Я стал приходить в себя и тут же отключаться от нестерпимой боли. Наверное, я каждую минуту приходил в себя и каждую минуту терял сознание.
Я возвращался и уходил десятки раз, и в моих глазах, словно чередующиеся кадры, проносились какие-то лица, каждое из которых упорно вглядывалось в мои глаза, серый фюзеляж вертолёта, чья – то рука с наколкой на запястье «за ВДВ», придерживающая стойку капельницы. Потом я выключился видимо надолго и когда очнулся, тут же зажмурил глаза от ослепляющего света прожектора. Над моей головой огромной тенью нависло круглое мясистое лицо в зелёном колпаке.
– Иваныч, он оклемался, – сказало лицо кому-то хриплым басом.
– Ну чё теперь делать, придётся так, – Отвечал другой более высокий голос. – Он весь промедолом обколот, его сейчас ничего не возьмёт.
– Ну держись браток, – сказала огромная голова и нависла надо мной крепко ухватив за плечи.
Я услышал звук электрического мотора. Такой звук издаёт дрель, включенная на самых высоких оборотах. Резкая, дикая, непереносимая боль вместе с металлической вибрацией заставила меня изогнуться дугой. Я орал и пытался вырваться из цепких рук огромного санитара, но тот навалился на меня, всем телом придавив к столу. Эта изощрённая пытка продолжалась вечность, и ей не видно было конца. Мат вместе со слюнями вырывался из моей сорванной гортани, а огромный санитар материл меня в ответ. Самое страшное во всём этом, что я не терял сознание. Я не мог провалиться, не мог найти дверь, в которую вошёл, чтобы выскочить через неё наружу. Мне нужен был спасительный чан с тёплым молоком, но я никак не мог до него добраться.