Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
Неужели Керим-хан вообразил, что Петр Иванович, советский доктор, тоже что-то вроде этого английского разведчика? Что Петр Иванович не простой русский доктор, а...
Нелепость! Но тогда почему Керим-хан ходит вокруг да около, просит совета, заискивает?
А если совет подойдет, устроит Керим-хана? Тем самым он, рядовой доктор, сможет предотвратить многие беды. Белуджи свирепы и воинственны. Их вторжение в советские пределы - огромное несчастье... Петр Иванович чуть не забыл, что он только скромный советский врач, что ему никто не давал права вести переговоры с Керим-ханом...
Керим-хан был азиат и остался азиатом. Он хитрил и переборщил в своей хитрости. Он, возможно, и хотел услышать совет. Изощренная его хитрость не допускала, чтобы большевики могли послать в пустыню такого большого доктора просто лечить пастухов и жалких земледельцев от болезней. Болезни посланы аллахом еще Адаму. И со времен Адама люди болеют и помирают от болезней. Станут большевики возиться с какими-то подыхающими с голоду черными людишками - таков уж удел черни - да еще в чужой стране. Другое дело, если заболеет знатный человек, вроде матушки Бархут-хон... Она мать великого вождя. Ее жизнь драгоценна. Для того этот русский доктор и здесь. Но он не только доктор, Керим-хана за нос не проведут. Белудж глубокомысленно сощурился и важно сказал:
– Посоветуй, что мне делать?
– Мое дело лечить...
– сказал Петр Иванович и вдруг разозлился: - А впрочем, один совет я дам. Опий выветривает из мозга разум... Запомните, хан: ум человека вылетает из головы вместе с терьячным дымом.
Керим-хан не обиделся. Ловко, как ему, наверно, казалось, он вернул разговор в прежнее русло.
– Самый несчастный тот, кого никто не любит. Меня любит один человек в мире - мать. Что со мной будет, если она...
– он закатил глаза, но вдруг застонал: - А тысяча рупий!
Костер потух, загадочными глазами тлели угольки. Влажная темнота южной ночи заползла под покров чадыра, и нельзя было разглядеть лица Керим-хана, но Петр Иванович понял, что он плачет.
Плакал Керим-хан, самый могущественный, самый страшный, дикий Керим-хан, чьим именем матери-персиянки пугали детей. Тот самый Керим-хан, которого побаивались правители могущественных государств.
Керим-хан!.. Угроза нашествия, гибели женщин, детей, резни, истребления всего племени не заставила бы его пролить и слезинки. Говорили про него: "Глаза его сухи, без слез, руки мокры от крови". В час опасности, безысходности он мог бесстрашно подставить шею под удар, только бы не показать слабости духа.
Не на шутку Петр Иванович испугался. Страшно, когда плачет мужчина-белудж. Еще хуже, когда белудж плачет в твоем присутствии. Лучший друг делается врагом, если узнает, что ты видел его слезы.
Утро в долине Герируда пришло в ослепительном наряде из золота и багрянца. Солнце разогнало мрак ночи и мрачные мысли.
...Черная, лоснящаяся физиономия вождя белуджей сияла, бешеные глаза его прыгали. Бархут-ханум лучше. Бархут-ханум соизволила выкушать чашку кислого молока, совсем маленькую чашечку - но какая радость!
Керим-хан пританцовывал, хлопал всех по плечу и вопил:
– Проснулось мое счастье! К матушке возвращается здоровье!
За утренним чаем он даже спел. Он пел, пощипывая струны кобуза и поглядывая хитро на мистера Джеффри Уормса, который ел, как всегда, много и жадно.
Керим-хан пел:
Я хваленый, перехваленный богатырь, иах!
Ой, я "ветров" козлика испугался, иах!
По площади дастархана я гарцую на осле, иах!
Во мгновение ока пузо набиваю хлебом, иах!
Большим шутником был могущественный вождь. Но нельзя сказать, что шутки Керим-хана нравились доктору. Не нравилась ему и бутылка водки, которую Керим-хан один осушил за завтраком. Петр Иванович терпеть не мог пьяниц, да еще таких, которые спьяна лезут с нежностями, тыча прямо в лицо жесткими жгутами своих усов.
А белудж никак не хотел угомониться:
Я богатырь: над блюдом плова
Я разгоняю полчища мух.
Я богатырь: ударом молниеносного копья
Вытаскиваю из печи лаваш.
Улучив минутку, Алаярбек Даниарбек шепнул Петру Ивановичу:
– Инглиз утром показал хану письмо. Какое? Откуда? От Томсона генерального консула инглизов в Мешхеде. Хан гневался. Томсон пишет: тогда-то и тогда-то белуджи должны перейти границу. Есть такой у инглизов с Керим-ханом договор, оказывается. Если границу не перейдут, хана схватят и отвезут в Феррах. Хан гневался, очень гневался.
После завтрака Керим-хан ушел в чадыр Бархут-ханум.
– Коллега, - сказал мистер Уормс, - вам нельзя оставаться здесь... Опасно оставаться. Учтите, мне наплевать... Но я отдаю дань своему великодушию.
У Петра Ивановича вырвалось:
– А не сделать ли наоборот?
– Ого!
– Великодушие за великодушие. Зачем вы подзадориваете Керим-хана? Спорите? Он споров не переносит... особенно когда пьян.
– Это совет?
– поморщился мистер Уормс. И вдруг расхохотался: - Эх, я так и знал. Вы, доктор, не только доктор. Выслушайте мой совет, дорогой. Занимайтесь медициной. Только медициной. А кто выходит за границы своего дела... поверьте моему опыту путешественника... Ля-ля-ля...
Петр Иванович настаивал:
– Гость на Востоке священен, но только до порога.
– Вас здесь терпят, господин большевик, как врача, но в советниках-большевиках здесь не нуждаются.
Яснее мистер Уормс не мог выразить свою мысль.
– Бархут-ханум лучше, - продолжал Уормс, - пользуйтесь случаем. Получайте благодарность. Рупии и...
– Гениально придумано. Керим вспыльчив от природы и пьяный не знает удержу. А вы наступаете ему на любимую мозоль...
– Ого, и угрозы... Англичанин никого, кроме бога, не боится.