Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
Все, что говорит господин Али, очень важно и обнадеживающе. Но может ли господин Али дать заверения, что Англия пошлет свои воинские части именно теперь, когда великие силы ислама объединяются и намерены вторгнуться в Туркестан? К несчастью, ни в двадцатом, ни в двадцать втором англичане не выполнили своих обещаний и не прислали ни своих солдат, ни пушек Энверу и Сами-паше и обрекли армию ислама на поражение. Басмачи воевали как могли. Что в котле, то и в ложке. Да и Ибрагим-бек, а позже Фузайлы Максум от англичан не получили серьезной поддержки. Пообещали муку, которую унес ветер. Лай псов льва не беспокоит.
Господин Али вежливо, но резко возразил Заккарии. Он позволил не согласиться с ним. Неужели так ничтожны храбрецы Джунаид-хана,
Заволновался под своей шубой Бикешев. Чего заседать и совещаться? Кто хочет воевать? Лучше казахские бии уйдут со своими стадами в Персию, пусть только туркмены не мешают пройти через Каракумы... Простые казахи "черная кость", - чтоб им пусто было!
– не хотят воевать против Советов. Ох, и тут большевики наинтриговали, а бийские сынки не любят стрельбы и сабель. Ничего не поделаешь - надо уходить. Большевики не простят бию Досхон Ахуну, что он приказал убить советских работников, приехавших на Устюрт из Актюбинска уговаривать казахов вернуться. Что же скажет господин Али?
Господин Али страшно заволновался. Извините, он не согласен с Бикешевым. Бикешев ничего не понял. Казахам нечего думать о Персии. Надо оставаться на своих устюртских кочевьях и воевать против советских работников. С помощью сильной Англии победа над большевиками обеспечена. Казахи под эгидой Англии заживут спокойно и сытно в своей степи.
Бикешев не знал, что такое "эгида". Ему определенно улыбалась мысль взять вот так, всей пятерней, за глотку всю "черную кость", забывшую стыд и совесть, прижать, придушить, чтобы пикнуть не посмели, но... воевать... Бикешев поежился, и глаза у него забегали.
Господин Али зашагал по комнате, заплевался. Непреклонность! Беспощадность! Разогнать колхозы, железом вколотить в головы принципы священной собственности! Разорить государственные хозяйства, раздать ценности верным сынам ислама, распахнуть двери государственных и кооперативных магазинов! Не знать жалости к коммунистам и служащим советских учреждений! Большевики беспощадны! Когда скорпиону дают власть, он жалит день и ночь. Пусть погибнут невинные, но во что бы то ни стало надо искоренить коммунистический дух. Все, что делает советская власть будь то хорошее или плохое, - плохо. Избивать трактористов! Ломать трактора! Вытравлять хлопок! Жечь хлеба! Но с простыми кочевниками надо за все расплачиваться. Надо собирать дехкан и с молитвой разъяснять, кто им враг, а кто друг и брат.
Слова господина Али, хотя лицо его излучало доброту и ласку, пахли кровью.
Но тут испугался Тюлеген Поэт и робко напомнил: "Кто много аллаху молится, тот без хлеба остается..."
Пусть! С голодными, по мнению Али, легче договориться. Голодный злее, голодный слушается брюха. И когда армия ислама привезет с собой рис, муку, пригонит баранов, посмотрим, что останется от советской власти в Туркестане...
"Революционера" Заккарию заинтересовало, а кто займется распродажей привезенного из-за границы хлеба, мяса, английских товаров. И ксати... о белой нефти на Мангышлаке в заливе Кайдан. Нельзя ли закрепить, так сказать, небольшую концессию... учредить фирму, скажем, "Каспийская нефть Давлятманда и К°". Господин Али заверил, что реализацией материальных ценностей, - конечно, по справедливой цене, извольте не беспокоиться, займутся достойные люди, имеющие соответствующий коммерческий опыт. А что касается нефти... Что же, вполне возможно. Когда с большевиками покончат...
"Революционер" Заккария удовлетворенно вздохнул. Он поинтересовался о ценах на рис и мануфактуру в персидском Хорасане, но господин Али невежливо прервал его и снова захлебнулся в словесном
– Советский Союз желает взбудоражить народы Востока. Нельзя не признать: тюркское, персидское и индусское население - речь идет о черни с поразительной готовностью воспринимает коммунистические идеи. Присутствующие здесь господа знают силу большевистской отравы. Нужно противоядие. Оно есть. Старое, но испытанное. Это басмачи. Все помнят грозные походы Энвера и Сами-паши на земли Бухарского эмирата. В старину слово "басмач" отождествлялось с грабителем. Но мало ли что. В глазах истинных мусульман басмач - борец против неверных. Он подобен арабскому "муджтехиду", правоверному, совершающему "джихад"* - священную войну. Стоит подумать. Следует освежить в памяти людей название "басмач" и поднять зеленое знамя пророка. Тогда легко будет заполучить благосклонность у исламских государств и народов. Помочь единоверцам сочтут своим священным долгом мусульмане всего мира - индусы, афганцы, арабы, турки. А Англия всегда пеклась о процветании мусульманства...
_______________
* Д ж и х а д - война за веру у мусульман.
Возможно, господину Али меньше всего следовало углубляться в политические дебри. Он и сам устал. Бикешев закрыл глаза и откровенно посапывал. Овез Гельды надвинул свою великолепную шелковистой шерсти папаху на лоб и давно уже видел прекрасный сон: он летел на ветроподобном своем кровном текинце по барханам и уже который раз снимал своей дамасской саблей голову с плеч труса Бикешева. "Революционер" Заккария, сохраняя на желтом лице выражение самого наряженного внимания, мыслями унесся далеко. Он видел сегодня у одного перекупщика преотличные каракулевые шкурки, подлинную драгоценность, нечто вроде серебристо-серого огня, и обдумывал, как бы вернее переправить их за границу. Тюлеген Поэт плохо разбирался во всех хитростях политики, хоть был образован и начитан - он в свое время словчил и успел проучиться в Университете народов Востока целых два года, пока его не разоблачили, - но сейчас он думал о конфискованном на границе Синцзяна грузе опиума, пропавших барышах, о том, что инспектор финотдела не дает ему жизни и душит его шашлычную налогами и что плов, который он приготовил во дворе для важных гостей - делегатов хазараспского курултая, - наверное, давно уже перестоялся и потерял свой вкус.
Поэтому с ликованием воскликнул он: "Готов! Готов!", когда уставший от собственного красноречия персидский коммерсант Али объявил, что пора ужинать.
– В решениях, - сказал он, - нет нужды. Решения уже приняты теми, кому надлежало их принимать.
Через минуту на фаянсовом блюде уже дымился плов. Острые запахи защекотали в носу Овеза Гельды. Он проснулся и чихнул.
– О-а-у!
– зевнул он.
– Благодарение аллаху, кажется, господин Тьфу-Тьфу запрудил арык своего красноречия.
Выпутался из лохматых зарослей своей шубы и Бикешев. Жадность, с которой он принялся за плов, взбесила туркмена.
– Ему о душе думать, а он желудок набивает, - проворчал он и, отодвинувшись, тщательно принялся вытирать сальные пальцы о голенища своих кавказских сапог.
– Кушайте! Прошу!
– приглашал Тюлеген Поэт.
– Плов настоящий! Ургенчский!
– Не могу!
– воскликнул туркмен.
– Не могу есть из одного блюда с мертвяком.
Зловещий намек не испортил аппетита Бикешеву. Он с наслаждением ел, засовывая в рот большущие катышки риса.
– Мрм-мрм, - мурлыкал Бикешев, наслаждаясь не столько пловом, сколько самим процессом еды.
Брезгливо смотрел на него сардар.
– О карающий! До каких пор этот боров не сообразит, что он всего лишь лисица в когтях льва смерти.
Господин Али раскрыл рот, чтобы остановить туркмена, но почему-то ничего не сказал. Вскочил с паласа и забегал по каморке. И снова послышалось его "ах, тьфу-тьфу!". Где-то лаяла собака.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Совершил преступление кузнец в Балхе, а