Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
Прижимая к груди девочку, Гульсун соскочила с подножки. Автомобиль загудел и, разгоняя людей, выехал со двора караван-сарая. Красный, потный жандарм поглядел на араба, взиравшего с любопытством на происходящее, и крикнул:
– Кто муж этой крикливой потаскухи?
– Я... я муж сигэ Гульсун.
В наступившем внезапном молчании старческий голос проскрипел так странно, что цветноглазый дервиш вздрогнул. Скрытый деревянным столбом от взглядов людей, толпившихся во дворе, он лихорадочно изучал всадников, все еще стоявших у ворот, и особенно араба.
Когда жандарм задал вопрос: "Кто муж Гульсун?", дервиш невольно сделал шаг вперед, но Сулейман помешал ему.
– Я муж, - говорил, шамкая беззубым ртом, маленький хилый старичок, с низко надвинутой на лоб бязевой чалмой.
– Она моя сигэ, она по договору, написанному у казия, моя сигэ. Если скверную бабу в кувшине воском запечатать, и там она свои скверные делишки будет творить. И пусть она идет домой сейчас же и разожжет очаг...
Гульсун показала ему язык.
– Убирайся, слизняк! Срок нашего брака уже прошел. Ты получил развод. Теперь я для тебя - что спина твоей матери... Не подходи.
В трясущейся руке старца запрыгала суковатая палка, нацеленная в голову Гульсун. Но лучше бы он и не пытался ударить молодую женщину. Произошло такое, что и видавшие виды фарраши рты разинули.
Визжа и плюясь, молодая женщина вцепилась одной рукой в бороду мужа, а другой принялась колотить его по чему попало.
– Вот тебе! Получай!
Старик с трудом вырвался из рук рассерженной красавицы. Он прижался к коню одного из фаррашей и, хлюпая носом, пытался повязать голову распустившейся совсем чалмой. И тут все увидели, что вместо ушей у него белые ужасные шрамы.
– Ох, - хрипел он.
– Не буду, не буду... Иди сейчас же, Гульсун, домой... Проклятие! Разве, женясь временно на Гульсун, я не уплатил Басиру за материнское молоко два тумана, еще туман на случай развода?! Разве я не дал еще за нее зеркало, и лампу русскую со стеклом, и расшитые туфли?.. Ай-ай! Эй, Басир, прикажи своей дочери-потаскухе идти домой... А сладости, а ситцевые шаровары, которые я ей подарил... Я из-за скверной девки разорился... Иди домой, сучка...
Гульсун не успела и рта открыть, как жандармский офицер с рычанием "Взять его!" ударом нагайки сбил старикашку с ног. Мгновенно фарраши свалились со своих лошадей и, набросившись на него, скрутили ему руки за спиной. А он все кричал: "А мешочек хны, а расшитый платок!.." Но вопли оборвались криком. Ему воткнули кляп из тряпки в рот. Пока тащили обмякшее, неподвижное его тело к лошади, офицер сложил ладони рупором:
– Именем шаха!
– прокричал он.
– Разойдитесь и займитесь своими делами.
Но жандармский крик не устрашил Гульсун. Она все так же визгливо вопила:
– Что такое! Детей похищают! Кругом бандиты! Людей хватают, караул! Где мы живем?
– Замолчи, женщина, - важно заявил офицер. Он уже сидел, подбоченившись, на своей лошади.
– Тихо! Есть повеление взять безухого дервиша. Арестован государственный преступник. Пойман шпион злокозненного государства! Р-разойдись!
И уже совсем другим голосом он подобострастно обратился к человеку в бурнусе:
– Дело сделано. Прикажете, ваша милость, господин Джаббар, ехать? А ты, потаскуха, молчи и помни: в благословенном государстве нашем порядок и спокойствие. Если ты, женщина, поставишь на голову золотой таз и пройдешь пешком через всю Персию от Маку до Бендер Чахбара, то и тогда к тебе никто не посмеет прикоснуться... Ха-ха!
Всадники ускакали, подняв облако соляной пыли. Уехал и араб, так и не оказавший ни слова.
В караван-сарае наступила неожиданная тишина. Басир сидел на коновязи и, словно рыба, разевал и закрывал рот. Его била дрожь, сердце выпрыгивало из груди. Он давно уже что-то хотел сказать, но громовой голос жандармского офицера и, вернее даже, трепет перед начальством никак не позволили ему вставить и словечко. А тут еще сердце куда-то раз за разом падало, и ему сделалось совсем плохо. Отчаянным усилием воли он принудил себя встать и поплелся к воротам. Взмахами руки он, видимо, пытался привлечь внимание быстро удалявшихся всадников. Но Сулейман подскочил к нему, локтем зажал голову под мышкой и потащил в помещение.
– Надо уходить, - сказал дервиш, когда Сулейман вернулся.
– Он лежит в каморке. Ручаюсь своей бородой, он закается теперь бегать за жандармами.
В голосе Сулеймана звучали жесткие нотки.
– Когда этот проклятый Басир вел жандармов сюда, чтобы схватить вас, они встретили муллу, и тот им рассказал, что Гульсун сделалась сигэ дервиша. А жандармы и искали дервиша. А тут подвернулся старикашка... муж Гульсун... Они и приняли старикашку за вас. Но они приедут на пост и сразу же, при первом допросе, поймут, что ошиблись. Не та дичь.
– Дичь?
– Старикашка попал, потому что безухий. Искали-то безухого. Дичь настоящая вы, а не старик.
В свою очередь дервиш спросил:
– Сулейман, а ты знаешь, кто был тот... араб?
Сулейман недоумевающе пожал плечами:
– Тут много арабов из Сеистана... Тут, в Хорасане, много живет арабов. Они кочуют по краю пустыни Дешт-и-Лут. Много их. Бегают как жуки...
– Он не араб... Он... самый страшный, самый свирепый... Если бы только он знал, что я тут стою за столбом...
Шарканье ног у порога не дало дервишу договорить.
В каморку ввалился теймуриец. Он с нескрываемым интересом посмотрел на дервиша.
– Ага, вон ты кто!
– Спрашиваю тебя: ты поведешь меня через Немексор?
– резко спросил дервиш.
– Значит... вон кого ищут уже два дня.
– Ну!
– Конечно, поведу. Такого нельзя не повести... А дурак безухий аробщик попался по глупости. Двадцать лет с тех пор прошло, как отрубили ему уши за воровство, а умнее не стал. Идем!
Когда они быстро шли, прячась за стеной постоялого двора, к ним выскочила растрепанная Гульсун.
– Уходишь! Убегаешь! Нет, иди забери своего подкидыша. Я дала обет, я купила голубя, я отпустила его на волю в благодарность за освобождение от этого слюнявого безухого. Я возжгла светильник для святой Ага Биби Сакинэ, что избавилась от папашиной опеки... А ты убегаешь, о мой муж! Не уходи!
Она валялась у него в ногах, хватала за полы одежды.
– Нет, на что мне девчонка? Жандармы вернутся. Девчонка навлечет на меня гибель. О я несчастная!.. Я рву договор, я не сигэ тебе больше.