Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
– Двадцать.
Музаффар отсчитал двадцать кран. Тщательно запрятав в свои лохмотья деньги, теймуриец подполз к порогу и выглянул во двор. Убедившись, что никто не подслушивает, он скороговоркой сказал:
– Незаметно приходи в дом моей сестры, второй дом на хафской дороге. Там сестра моя живет. Ты теперь будешь теймуриец. Всем говори: "Я теймуриец! Я с ослом пришел на Немексор за солью". Я теймуриец, и ты теймуриец. Мы пришли за солью. Никому нет дела до нас. У теймурийца нет соли класть в пищу. Мы пришли с гор за солью... Понял?
Он
Со все возрастающей тревогой дервиш поглядывал на печальную, пустынную белую равнину, белизна которой делалась еще белее от черных береговых скал. Далекое облачко пыли стояло на месте. Сулейман пошел в конюшню покормить своего Зульфикара.
Дервиш прикорнул в углу на циновке. Может быть, он задремал. До вечера еще много тревог.
И вдруг женский вопль заставил его вскочить. Все пугало его. Он вышел во двор, окаймленный короткими полуденными тенями. К нему кинулась Гульсун.
– Увозят, увозят!
– кричала она, дергая себя за волосы и шлепая по обнаженной груди.
– Мадам увозит доченьку, увозит.
Посреди двора стоял автомобиль. Под жгучим солнцем толпились люди. Слышался тонкий плач. Плакала девочка на руках той самой дамы, которая приезжала ночью в караван-сарай.
Статная, с серыми глазами и нежным румянцем во всю щеку, ни внешностью, ни одеждой она не походила на персиянку. Изумление мелькнуло в глазах дервиша. Поразительно - вчера он этого не заметил. В каморке тогда едва теплился светильник, а женщина держалась в тени. Он слышал ее голос, но лица толком не рассмотрел. Он к тому же был слишком человеком Востока, чтобы позволить себе проявлять интерес к чужой женщине, встреченной случайно на постоялом дворе в пустыне, когда меньше всего хочется привлекать внимание к себе. Да, он слышал ее голос, но ничего не заподозрил: она говорила на прозрачном и звонком фарси без признаков акцента.
Кто она? Англичанка? Немка? Какое ему дело... Вчера он вел себя опрометчиво. Сейчас он будет умнее. Он приниженно забормотал:
– Да буду я вашей жертвой, госпожа! Что вам до этого ребенка?
– Оставьте девочку у меня!
– повелительно сказала женщина.
– Мне сказали, вы не отец ребенка. Вы не имеете права распоряжаться. Я приехала специально за девочкой.
Дервиш остановился. И это было ошибкой с его стороны.
Никогда не поступай так, как говорит женщина.
– Я поднял ребенка из пыли и тлена, - тихо и вежливо проговорил он. Девочка принадлежит мне по праву находки.
Зачем только он ответил женщине! Он допустил вторую ошибку: не вступай в пререкания с женщиной, если ты не хочешь уронить своего достоинства мужчины.
И потом - проклятие!
– опять он забыл, где он и в каком он положении! Муравей, барахтающийся на донышке скользкого таза!
О боже!
Нагнув голову в золотистой каракулевой шапке, чтобы не стукнуться о брезентовый верх, из автомобиля вышел вчерашний вельможа, с которым у него едва не дошло до скандала. И все из-за ребенка, из-за козявки,
"Я пропал", - подумал почти вслух дервиш.
И тем не менее какая-то сила толкнула его. Он неторопливо подошел к даме и так же неторопливо протянул руки, чтобы забрать девочку из ее рук. Векиль угрожающе шагнул вперед:
– Ты осмелился коснуться платья моей жены?
– Отойди!
– резко сказал дервиш. Из-под насупившихся густых бровей его зло смотрели потемневшие глаза.
– Отойди! Я тебя не знаю!
– И добавил: - Не знаю тебя, господин власти.
Дама пожала плечами:
– Вы бесчеловечны!
Дервиш иронически поклонился:
– В детском приюте Исфеддина мое дитя не проживет и недели. Знаю я. Конечно, вы хотите отвезти девочку в приют.
– Мы решили, - и дама прикусила губу.
– У девочки теперь есть отец и мать.
– Да-да!
– крикнула Гульсун.
– А ты не лезь, мадам... Посмотри на себя. Персиянку корчишь из себя. Захотела ворона павой ходить, да разучилась и по-вороньему прыгать.
– Молчи, жена, она не посмеет взять ребенка.
Дервиш говорил спокойно, медленно, очень медленно, но вдруг на его лице сквозь бронзу загара проступила бледность. В ворота с топотом въехали четыре вооруженных всадника.
И не надо было быть догадливым, чтобы понять, кто были эти всадники и зачем они появились. За стремя одного из них, одетого в форму офицера персидской жандармерии, держался рукой почтенный родитель красавицы Гульсун, владелец и хозяин постоялого двора старый Басир. Он был весь в пыли. Лицо его лоснилось от пота. Видно, всю дорогу он бежал. Последним въехал во двор на чудесном коне, судя по одежде, араб. Он кутался в шелковый бурнус, лоб ему перетягивал узкий черный в клетку шнурок - агал.
В какое-то мгновение Сулейман заслонил и оттеснил дервиша за столб в тень, а сам выступил вперед и, уперев руки в бока, мрачно глядел на всадников.
– Кто здесь женщина по имени Гульсун?
– выкрикнул офицер, подняв высоко в руке лист бумаги.
– Я!
– выступила вперед молодая женщина.
– Эй ты, мешок с дерьмом! Ты вовремя приехал. Караул! Ты сидишь точно шах и смотришь спокойно, как отнимают у матери ребенка! Караул!
– Чего кричишь ты, мужичка! Будь почтительна с господами.
Жандарм мгновенно оценил обстановку и, спешившись, с вежливейшими поклонами зашагал к автомобилю.
– Не все делаются важными господами, как вот этот бандит с большой дороги. Он думает, что ему все руку должны целовать. Один царь, другой раб. Держи его!
– взвизгнула Гульсун, потому что тем временем векиль решительно помог жене с ребенком подняться в машину. Заревел мотор.
Но Гульсун на то и была простой степнячкой, чтобы не разбираться в том, что вежливо и что невежливо. Она с визгом вскочила на подножку и вырвала бесцеремонно ребенка из рук дамы. Шофер резко повернулся на сиденье и ударил Гульсун. Выругался жандарм. Все кричали. По двору бежали люди...