Ослепительный нож
Шрифт:
– Оплошина в том, - молвил Ярославич, - что наш друг Андрей всё же привёз тебя в стан, исполнил причуду своего господина. Василиус излишне подвергается питию последнее время. Нынешней ночью пировал чуть не до рассвета. Сопирники государю всегда найдутся…
– Что ж мне теперь?
– растерялась Евфимия.
– Коли приехала, повидайся, - робко дотронулся князь до её руки.
– А свидевшись, постарайся скорей отбыть восвояси.
Всеволожа вошла в государев шатёр.
Василиус возлежал на ложе из волчьих шкур. Боярышня вспомнила
– Евушка, я не сплю, - произнёс Василиус расслабленным, сладким голосом.
– По какому понадобью велел быть в сие неподходящее место?
– хмурилась Всеволожа.
– По сердечному, Евушка, по сердечному, - сел на ложе великий князь.
Евфимия опустилась на деревянный короб и разревелась:
– Пошто меня Бог наказал тобой?
– Меня тобой наказал пошто?
– гладил её спину Василиус- Не гневайся. Отложи нелюбье. Представь: ты - замужем за Васёнышем! Поймёшь моё супружество с Марьицей. Повинен. Секи главу. Сердце приголубь!
– Не отрезвел от ночного пира?
– отвела его руку боярышня.
– Приличны государю такие речи? Враг - около. Стыдись!
– Замирюсь с царевичами, - размечтался бывший жених, - отдохнём в Суздале, побеседуем всласть, есть о чём. Пять лет боролся с собой от тебя вдали. Не переборол! Каково было знать, что ты стала невестой Красного? Хвала судьбе, обошлось! Евфимия встала с короба.
– Распорядись о четверне для кареты. Хочу вернуться. Немедля! Пойду под куколь, найду от тебя покой. Прав князь Боровский: совершила оплошину…
– Ха! Ярославич чуть не с младенчества млеет по тебе, - вскочил с ложа Василиус.
– При нашем несчастном обручении дуриком женился с горя. Потом кусал локти. И нынче кусает. Впрочем, тут мы с ним братья.
– Отпусти и выспись, - просила Всеволожа.
– Неровен час…
Ей не пришлось досказывать. Сполошно завопили трубы. Плещеев сунулся в шатёр:
– Тревога, государь! Татары переправляются через Нерль. Их тьма!
Недавний предсказатель мира затрепетал. Евфимия охрабряла Василиуса:
– Отринь хмельные ковы! Я буду рядом…
– Ты?.. Рядом?.. Дивно!
– бормотал он.
– При Дмитрии Красном была стремянным. Станешь при мне оружничим. В пансире… в зерцале… на аргамаке…
Намереваясь уйти, боярышня откинула шатровый полог… Нос к носу - былой знакомец. Княж воин Кожа!
– О, Фимванна!
– Добудь коня, доспехи, меч полегче. Сенной девушке - вон в том шатре - вели бежать в обоз, там ждать исхода рати.
Вышел и Василиус окольчуженный. Ночного пира - ни в одном глазу!
Подошли памятные по сидению в Нижнем воеводы: Фёдор Долгоглядов, Юшка Драница.
– Вестоноши посланы по станам, - доложил Юшка.
– Мало нас, - вздохнул Долгоглядов.
– С полторы тысячи. Их - вдвое!
– Бердата опоздал!- шипел Василиус по поводу отсутствия
– Шемяка обманул! Гады ползучие!
– Сердцем копьё недруга не переломишь, - откликнулась Евфимия.
– Ах, наша бывшая нижегородка!
– узнал Драница. И захотел развеселить великокняжескую гостью: - Хочешь угадаю: мы одолеем или они?
– подкинул он монету вверх.
– Копьё аль решето?
Монета показала решето.
– Тьфу! Лучше б не кидал, - сплюнул Василиус.
– Пустые глумы, государь. Игра!
– смутился Юшка.
Наскоро устроенная рать бодро пошла под звуки труб, в блеске доспехов, при распущенных хоругвях. Её вели внуки Донского, князья Московский и Можайский, а также князь Боровский, внук Храброго.
Евфимия, преобразившись воином, покинула шатёр. Ногу в стремя и - в седло. Чем не оружничий? И панцирь, и зерцало… Пусть аргамак не аргамак, конь всё же добрый: стрелой примчал к великокняжьему стягу.
– Ты?
– округлил глаза Василиус.
– Ух ты! Я ж пошутил. Возвратись в обоз!
– Благоразумно ль в открытом поле встречать превосходящих вдвое?
– засомневалась ученица краковской бойчихи.
Вождь не ответил. Взмахнул рукой. Лава понеслась…
Вот островерхая живая крепость степняков. Вот частокол их копий. Вот-вот в этот заплот ударит прибой конницы московской… Ан, нет! Враги оказывают спину. Всеволоже чудится: уж слишком споро оборотились, как по приказу.
– Придержи воев, придержи!
– крикнула она в самое ухо пылкому Василиусу, сравнявшись с ним почти стремя в стремя. Помнила рассказы батюшки о старых битвах, когда враги пускались наутёк, дабы расстроить ряды преследователей.
Василиус не отвечал. Рвался вперёд. Настиг поганина. Ударил в запале скачки. Тот - с коня! Бегут, бегут татары! Бегут…
– Прекратите обдирать мёртвых!
– негодовал Юшка Драница… Эх, негодует, как в пустую бочку!
– Взять, взять царевичей, обоз!
– визжал рубака-парень, обеспамятев с успеху.
И… нет рубаки-парня. Наступал разброд.
Всеволожа исподволь приметила его лихие признаки. Зато Москва ещё преследовала, Орда ещё бежала. Великий князь с победно очервлененным мечом нет-нет оглянется, блестя зубами.. Евфимия страдала не ушибами рук, головы и плеч от паличных ударов, воительница мучилась щемящим сердцем: когда ж всё кончится?
Внезапь обрушилось смятенье. Уж не погоня - сеча впереди! Всадники - в комке. Стук, хряст, проклятья… Татарин сбоку наскочил, за ним - другой…
– Эй! Нас сбивают в мяч!
– пришло на память выраженье летописца.
Василиус её не услыхал. Никто не услыхал. Рубились без ума, теряя слух и память…
– Держись, малайка!
– прохрипел ощерившийся воин, падая к луке седла.
Как пробуравиться к Василиусу?
Евфимию не слишком осаждали, покуда были супротивники крупней, ядрёнее, забористее. Однако их всё меньше. Битва превратилась в избиенье уцелевших.