Ослепительный нож
Шрифт:
– Подумай о государстве, батюшка, - пылко возразила Евфимия.
– Вспомни о давно минувших усобицах, что привели к татарщине.
– Под державой клятвопреступника государству не быть счастливу, - с неменьшим пылом произнёс Иван Дмитрич.
Карета остановилась.
– Мы дома?
– обрадовалась боярышня.
– Нет, - сказал Иван Дмитрич.
– Я заблаговременно приказал стать у Ховринского двора, возле церкви Воздвиженья. Взойдём вместе. Хочу поставить свечу.
– Хочешь испросить Божьего благословения на отчаянный свой поступок?
– спросила
Иван Дмитрич промолчал.
– Я останусь на Москве, в нашем доме, - заявила она решительно и прибавила, дабы смягчить невиданное ослушание: - Приложу старания сберечь дом.
– Ты выйдешь за Василия. Не Васильевича, а Юрьевича, - нежданно объявил отец.
– За Косого?
– задохнулась Всеволожа.
Боярин, подав милостыню, задержался в храмовом притворе и угрюмо молвил дочери:
– Не за Косого, а за Василья Юрьича. Моё решенье несовратно!
Взяв в ящике свечу, он медленно прошествовал на середину храма, стал пред аналоем, приложился к праздничной иконе и…
Евфимия увидела: отец ставит свечку комлем вверх - и ужаснулась. Это же обидящая свеча! От Акилины Гавриловны узнала: обидящая свеча ставится от обиженного на погибель обидевшему. До чего безрассуден гнев отца! Ей представился Василиус в гробу. Потом - Витовтовна в гробу. А на великокняжеском столе… Ведь Юрий Дмитрич уже стар. А кто за ним? Василий Юрьевич Косой, согласно старшинству? О, Боже!
Слава Создателю, она запомнила молитву от обидящей свечи. Следом за отцом к иконе приложилась, осенилась крестным знамением и, когда он отошёл, мысленно обратилась к Богу:
– На зло молящему несть услышания!
– Повторила трижды: - На зло молящему несть услышания! На зло молящему несть услышания!..
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
1
Суета с ног на голову опрокинула двор и дом боярина Всеволожа. Решил Иван Дмитрич, «нынче же сберемся», и не отступил. Конюший Увар ладил четверню под карету и верховых под хозяина с обережью. Дворский Елентей носился как угорелый, с красного верху да в чёрный низ, рыскал по медушам, погребницам, чуланам, готовил в дорогу и снедь, и рухлядь. У кухарей - дым коромыслом. У горничных девок - увязка коробьев. Лишь воротник Изот спокойно стоял у башенных, кладенных из ожиганного кирпича ворот, а глаза - настороже, чтоб никто чужой носа не просунул в калитку. И ещё спокойно отдыхала у себя в одрине младшая дочь боярина Евфимия. Хотя у неё мысль тоже настороже: вот войдёт отец!
Он вошёл, вскинул седые брови, повёл взором.
– Не готова?
Евфимия оторвалась от книги, встала
– Не готовлюсь. Всеволожский погрозил пальцем.
– Применить ли силу? Или своей волей образумишься?
Евфимия взяла руки отца, сжала его пальцы.
– Батюшка любезный! Ну присядь со мною на дорожку. Ну давай ещё раз пособоруем. Без ложных чувств, разумно, как в лучшие, приятнейшие наши дни.
Боярин с дочерью уселся нехотя.
– Обо всём переговорено. Твоё упрямство вылечится временем.
Евфимия обняла отца, уткнулась в благовонные его седины. Речь её потекла ровно, будто бы она урок отцовский отвечала. Выученный назубок.
– Месть, батюшка, тобой задуманная, против тебя же обернётся. Ты будешь поражён.
– Чем поражён?
– не понял Всеволожский.
– Не чем, а кем, - поправила Евфимия.
– И не Василиусом, он ещё не в силе. И не Витовтовной, в ней много зла и мало толку. Ты будешь поражён Москвой, её боярством. Сам посуди, снесут ли Патрикеевы - князь Юрий, сын его Иван и Ряполовские - Семён, Дмитрий, Лобан Андрей, и Палецкие-Пестрые, и Оболенские, и Кошкины с Сорокоумовыми, Плещеевыми, Акинфовыми и прочими, и прочими, чтобы их первые места заняли бояре Юрия Дмитрича, тот же Глеб Семёнович, Данило Чешко, Яков Жестков, Семён Морозов? А к ним ещё Шемяка приведёт своих, Косой своих…
– Московским время потесниться, - поник главою Иван Дмитрич.
– Не потеснятся, - возразила дочь.
– Сражаться будут, аки львы. А с ними и купечество, и весь посадский люд, не терпящий сторонних пришлецов.
– Смирятся, - заключил боярин.
– С князем Юрием придут не только галичане, а и вятчане, и костромичи, и тверичи, и угличане.
– Брат ца брата?
– в ужасе воскликнула Евфимия.
– Не надобно таких высокопарных слов, - встал Всеволожский.
– Не превращай простого в сложное. Клятвопреступник будет свержен. А боярство здешнее, погрязшее в придворной лести и круговой поруке, мне не преграда. При моём бесчестии никто из них не проронил ни слова.
– Стало быть, твоя обида выше покоя государства?
– произнося эти слова, Евфимия хваталась за последнюю соломинку.
– Сейчас не время суемудрию, - насупился боярин.
– Время делу. Верь в наш успех и следуй за отцом…
– …и стань женой Васёныша Косого, - попробовала дочь изобразить отцовский голос.
Иван Дмитрич улыбнулся.
– Кощунья!
– Взяв дочь за плечи, поднял с лавки.
– Хватит скоморошествовать. Сбирайся вборзе. Жена Василия Юрьича, считай, невдолге - великая княгиня. Так-то!
Дочь внезапно посуровела.
– Нет, я не еду, батюшка.
– Ты едешь!
– крикнул Иван Дмитрич.
– Велю связать, силком втолкнуть в карету… Пола-агья!
– раскатился его бас по всему дому. Сенная девушка вбежала, будто стояла за дверьми.
– Сбирай боярышню немедля… Анисья!
– раздался новый зов. Пришла вдовая княгиня.
– Следи, чтобы упрямица, не мешкая, была готова.
Оставшись наедине с сестрой, Евфимия спросила:
– Тоже хочешь ехать? Анисья опустила голову.