Основания морали
Шрифт:
Истинное различение, которое мы должны установить ради этической ясности, – это различение не между индивидом и обществом и даже не между «эгоизмом» и «альтруизмом», а между краткосрочными и долгосрочными интересами. Это различение постоянно фигурирует в современной экономической науке1. Для экономистов это различие в значительной мере служит основанием осуждения таких мер, как таможенные пошлины, субсидии, фиксирование цен, регулирование арендной платы, поддержка сельхозпроизводителей, искусственное раздувание штатов, бюджетный дефицит и инфляция. Те, кто с издевкой повторяет «в долгосрочной
В этических суждениях здравого смысла всегда подспудно присутствовало различение между краткосрочными и долгосрочными интересами, – во всяком случае, если говорить об этике предусмотрительности. Но оно редко когда формализовалось в четком виде и еще реже формулировалось так, как в настоящей книге3. Из классических моралистов ближе всех к систематическому его использованию подошел Иеремия Бентам. У него это различение присутствует не только в виде сравнения краткосрочных и долгосрочных интересов или сравнения краткосрочных последствий действия с долгосрочными, но и в виде сравнения большего и меньшего количества удовольствия или счастья. Так, например, пытаясь судить о действиях сообразно тому, какое сравнительное количество или «ценность» удовольствий они доставляют или обещают, он измеряет это количество «продолжительностью» (в числе семи критериев) и «интенсивностью»4. Вот типичное высказывание из «Деонтологии»: «Разве воздержность – не добродетель? Конечно, добродетель. Но почему? Потому что, сдерживая удовольствие на время, она потом возвышает его до той самой вершины, которая доставляет, в масштабах целого, самую большую прибавку к общему количеству счастья»5.
Здравый смысл, призывавший к воздержности и другим добродетелям благоразумия, часто превратно понимался или высмеивался этическими скептиками:
Давайте пить вино, любить, смеяться, веселиться,А проповедь с водой пусть завтра будут литься.Так сказал Байрон. Подтекст тут тот, что проповеди и вода – одноразовая и дешевая плата за удовольствия. У Сэмюэля Батлера тоже есть довольно циничный афоризм о том, что различие между нравственным и безнравственным основано только на порядке следования удовольствия и страдания: «Нравственность действия зависит от того, предшествует ли удовольствие страданию или следует ему. Напиться безнравственно, если потом будет трещать голова, но если голова заболит раньше, а напьешься потом, то напиться вполне нравственно»6.
Если говорить серьезно, дело, конечно, совсем не в том, что приходит раньше, – удовольствие или страдание, а в том, что преобладает в долгосрочной перспективе. Заблуждения, проистекающие из неспособности понять этот принцип, лежат в основе не только софизмов этических скептиков, но и ошибок антиутилитаристов и проповедников аскетики. Когда антиутилитаристы нападают не только на подсчеты удовольствия-страдания, которые производят последователи Бентама, но и на принцип Наибольшего счастья или на максимальное увеличение удовольствия, обнаруживается, что они почти всегда исходят из того (молчаливо или явно), что утилитаристы принимают во внимание исключительно сиюминутные или
2. Заблуждение аскетики
Путаница другого вида приводит к противоположному результату – к теориям и стандартам аскетизма. Последовательно примененный утилитаристский стандарт требует лишь ответа на вопрос, приводит ли действие (или, точнее, правило действия) в долгосрочной перспективе к перевесу счастья и благополучия или, напротив, к перевесу несчастья и неблагополучия всех, кого оно затрагивает. Одна из главных заслуг Бентама состояла в том, что он старался применять этот принцип основательно и последовательно. Хотя убедительного успеха ему добиться не удалось (поскольку у него не было нескольких важных инструментов анализа), все равно достойно уважения то, чего он достиг, и то, с каким упорством он старался применять данный критерий.
Если человек заботится о своем долгосрочном благополучии, он почти неизбежно должен идти на краткосрочные жертвы, т. е. на приемлемые жертвы. Ему следует укрощать сиюминутные желания, если он хочет избежать сожалений в будущем. Ему разумнее смириться с определенными лишениями сейчас, чтобы получить определенные выгоды или избежать еще больших лишений в будущем.
Но аскетизм исходит из превратной презумпции, согласно которой самопожертвование, самоограничение или страдание, которые нужно иногда претерпеть в настоящем, чтобы обеспечить лучшее будущее, сами по себе являются чем-то добродетельным и похвальным. Бентам язвительно охарактеризовал аскетизм как «тот принцип, который, подобно принципу полезности, одобряет или не одобряет всякое действие, смотря по его предполагаемой тенденции увеличивать или уменьшать счастье той стороны, об интересе которой идет дело; но – противоположным образом: одобряя действия, насколько они стремятся уменьшить счастье, и не одобряя их, насколько они стремятся увеличить его»7. Вывод Бентама таков: «Очевидно, что всякий, кто осуждает малейшую долю удовольствия как такового, из какого бы источника оно ни происходило, есть pro tanto последователь принципа аскетизма»8.
Но если мы дадим аскетизму другое определение, возможна и более благожелательная оценка. Как указал сам Бентам, слово «аскетизм» этимологически восходит к греческому слову, означающему упражнение. Затем он пояснил: «Занятия, которыми монахи стремились отличить себя от остальных людей, назывались их “упражнениями”. Эти упражнения состояли в многочисленных способах причинять себе страдание»9.
Если, однако, мы откажемся от этого определения и представим аскетизм как вид атлетизма, – по аналогии с тем, как тренируются спортсмены или солдаты, чтобы закалить себя перед трудностями и выдержать будущие испытания на силу, мужество, храбрость, напряжение, выносливость, – или, допустим, как упражнение в воздержании ради повышения «остроты редкого удовольствия», тогда его цель окажется утилитаристской и даже гедонистической.
Понятийная путаница будет продолжаться до тех пор, пока мы используем одно и то же слово, «аскетизм», во всех перечисленных значениях. Мы сможем избежать двусмысленности только в том случае, если для каждого значения подберем отдельное слово.
Конец ознакомительного фрагмента.