Основы Науки думать. Книга 1. Рассуждения
Шрифт:
Тут, пожалуй, надо сказать о том, что Рубинштейн, как и все психологи после наглых заявлений Сеченова о том, что психологию должны делать физиологи, и утери души, был занят поиском собственного предмета этой науки. Без него она теряла право на существование. Поэтому он не пропустил рассуждения Челпанова о том, как психология отличается от логики, и почти дословно использовал в своей работе лишь с небольшим идеологическим довеском:
«Мышление является предметом изучения не только психологии, но также – и даже прежде всего – диалектической логики. Каждая из этих научных дисциплин, изучая мышление, имеет, однако, свою отличную проблематику или
Проблемой психологии является протекание мыслительного процесса в сознании индивидуума, вопрос о конкретной взаимосвязи мышления с другими сторонами сознания» (Там же, с. 286).
Рубинштейн тут, похоже, не очень понимал, что сказал. В сущности, он выдал себя, признавшись, что является сторонником уже осужденной психологии сознания. И означают эти его слова то, что мышление и все, что входит в корпус психологии – восприятие, память, воображение, воля, желания, – это «стороны» или части сознания. Но после победы естествознания это было недопустимо, сознанию было отказано в праве считаться предметом психологии. Чудо еще, что его не изгнали из нее, как разум или рассудок.
Рубинштейн это прекрасно понимал. Просто нельзя говорить о психологии уж на совсем искусственном языке, не имеющем к действительности вообще никакого отношения. Иногда просто необходимо сказать так, чтобы тебя поняли. И вот выскакивают из уст психологов чуждые им «душевные явления» или «стороны сознания». А в намеренно отведенных сознанию главах поясняется:
«Новые формы общественного бытия порождают и новые формы психики, коренным образом отличные психики животных – сознание человека» (Там же, с. 109).
Как это ни печально, но даже посвящая сознанию отдельную главу, Рубинштейн не дает ему более подробного определения, чем то, что можно извлечь из этого высказывания: сознание – это форма психики. А психика – это работа нервной системы, в частности, мозга – «…у человека органом сознательной деятельности является кора…» (Там же, с. 115). И далее, и далее, вплоть до великих открытий Павлова, объясняющих сознание условными рефлексами…
Правда, в самом начале книги он дает иное определение: «сознание – это специфическая форма отражения объективной действительности» (Там же, с. 10), но оно настолько бессмысленно, что я его просто не принимаю к рассмотрению.
Сознание оказывается иным именем психики.
Подмена и противоречие. И не единственное.
Следующее противоречие, которое обязательно надо отметить, скрыто в первых же строках, посвященных мышлению:
«Наше познание объективной действительности начинается с ощущения и восприятия. Ощущение является источником, и притом единственным источником, нашего познания действительности. Но, начинаясь с ощущений и восприятия, познание действительности не заканчивается ими. От ощущения и восприятия оно переходит к мышлению.
Ощущения и восприятия отражают отдельные стороны явлений, моментов действительности в более или менее случайных сочетаниях. Мышление соотносит данные ощущений и восприятий – сопоставляет, сравнивает, различает, раскрывает отношения, опосредования и через отношения между непосредственно чувственно данными свойствами вещей и явлений раскрывает новые непосредственно чувственно не данные абстрактные свойства; выявляя взаимосвязи и постигая действительность в этих ее взаимосвязях, мышление глубже познает ее сущность.
Мышление отражает бытие в его связях и отношениях, в его многообразных опосредованиях» (Там же, с. 283).
Если не считать легкой неловкости языка, который не привык использовать слово «мышление» для выражения таких образов, само высказывание кажется верным. Особенно для профессионального психолога, который привык, что мышление и все остальные «стороны сознания» – это всё «познавательные процессы». И мышление – это познавательный процесс. Или, как говорит сам Рубинштейн:
«Мышление как познавательная теоретическая деятельность познания теснейшим образом связано с действием» (Там же, с. 285).
Это он выводит нас на единицу или «клеточку психического», о которой спорит с Выготским, считавшим такой единицей «значение», а не действия. Но пока это не важно. Важно лишь то, что при таком определении мышления, чуть не вся психология оказывается если не теорией познания, то уж точно наукой о познании.
Но вот беда, психологи не дают определения познания! В сущности, не дает его и Рубинштейн. Хотя он не зря стал классиком, начинает он свой труд с попытки разговора о знании. Попытка, конечно, слабая и не совсем удачная. Но Рубинштейн, видимо, осознавал это и в конце жизни вернется к ней в прекрасной и очень философичной работе «Человек и мир». Она тоже насквозь идеологизирована как марксизмом, так и естественнонаучностью. Но там он думает и думает так, как никто из наших психологов в его время уже думать не умел. Работа эта вышла лишь посмертно.
Но у меня сейчас нет возможности заниматься ею, пока мне важно пройти тот слой культуры, мешающий чистоте моего видения, который создал Рубинштейн, закладывая основы советской науки о мышлении. Поэтому я вынужден ограничиться тем, что он говорит о познании в «Основах общей психологии».
Говорит он о познании в связи с разговором о сознании. Все-таки Рубинштейн чувствовал, что что-то путает с понятием сознания, не в силах дать ему определения, и потому многократно к нему возвращался. В первой главе «Основ» есть раздел «Понятие сознания», который начинается со слов: «природа психического имеет двоякую форму существования или проявления» (Там же, с. 9).
Первая выражается в поведении, в деятельности, в «рефлексе», вторая – в рефлексии, интроспекции, самосознании…
Что-то из разряда откровений во сне, когда все кажется гениальным. Где тут сознание, Рубинштейн так и не сообщает, оставляя думать, что психическое и есть сознание. И принимается спорить с интроспективной психологией сознания, которая все неверно понимала. Завершается этот спор утверждением:
«Психическое не сводится к одному лишь “явлению сознания”, к его самоотражению в себе самом. Сознание человека не является замкнутым внутренним миром. Оно определяется в своем собственном внутреннем содержании лишь посредством своего отношения к внешнему, объективному миру, который оно отражает» (Там же, с. 10).
Это сон, сон о научности и марксизме. Рубинштейн просто не мог говорить, не учитывая то, что сказал, к примеру, Ильич, или то, что было принято в научном сообществе. В научном сообществе было принято считать сознание тем, что сознает. Ильич требовал говорить о нем как об отражении.
А жизнь прорывалась словами о содержании сознания, требовала видеть сознание миром, причем внутренним миром. С этим требовалось спорить, в итоге рождались бредовые опровержения, лишь нарушающие точность рассуждения, которые ничего не опровергали: сознание не является внутренним миром, потому что определяется в своем содержании отношением к внешнему миру.