Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
Шрифт:
И я опять опустилась на подушки: не было выхода из опочивальни. Старуха заперла все двери и дверцы на замки, да еще наложила засовы.
Я лежала и таращила глаза в темноту. И услышала легкий скрип, будто царапнуло чем-то острым по деревяшке. И услышала я едва слышный призыв о помощи:
— Мьяу…
— Шарльперо! — Я закусила кулак, чтобы не разбудить старуху. Гунда всхрапнула и затихла.
Тихонько соскользнув на пол, я подобралась к камину.
— Мья-я-яу, — раздался жалобный стон за стеной.
— Ш-ш-ш, — приложила я палец к губам, как будто кот мог понять меня.
И догадалась я, как Марианна пробралась в розовую опочивальню. Кроме потайной дверки, что вела в соседнюю комнату, за стеной имелся еще один ход. Забытый ход, о котором не знали ни маркграф, ни Гунда. А Марианна знала.
Я шарила рукой по выпуклому узору деревянной панели и не находила ничего подходящего, что открывало бы потайной ход. В густой тени боковой стенки камина я не различала и собственных пальцев, но слышно было довольное урчание Шарльперо. Бестелесной тенью я скользнула мимо старухи, вынула свечу из шандала и вернулась к поискам.
Но и в свете чадящей свечи не смогла я найти следа дверки. Урчание Шарльперо громче всего было слышно в месте соединения резных деревянных панелей и каминной окантовки. Но не было в том углу какой-либо щели. И легкое постукивание отзывалось глухим звуком монолитной стены. И отчаяние овладело мной, и опустилась я на колени перед камином, и смирилась с мыслью, что не смогу разгадать тайну потайной дверки.
Да, не смогу разгадать…
— Мьяу! — нетерпеливо подал голос Шарльперо, а старуха завозилась в кресле.
Я затаилась, прикрыв ладошкой пламя свечи, и в безнадежном унынии окинула взглядом боковую стенку камина, выложенную из плотно пригнанных каменных блоков. По краю камней шел едва заметный орнамент из виноградных лоз. И показалось мне, что один завиток лозы чуть грязнее других. Будто дотрагивались до него испачканным в золе пальцем.
И дотронулась я до завитка, и нажала на него. И случилось чудо: камин дрогнул и уехал в стену. Передо мной чернел зев потайного хода.
Рыжий кот, задрав хвост трубой, гордо вышел из тьмы и доверчиво ткнулся лбом в колено. Я потрепала его за ухом. Шарльперо заурчал на всю комнату.
— Ш-ш-ш… — сказала я и оглянулась на старуху. Но Гунда сладко посапывала под мерный шум дождя.
Я погладила его вытянутую дугой спину, а кот игриво махнул хвостом и скакнул обратно в черный проем тайного коридора.
— Шарльперо! — возмутилась я, но из темноты донеслось призывное «мьяу». — Китя-китя-китя… — с опаской сунула я голову с проем. — Китя-китя-китя… — вошла я под низкий свод тайного коридора.
Под ногой чуть притопился кирпич, и глыба камина бесшумно вернулась на место. Я оказалась в западне.
— Мьяу, — донеслось из темноты.
И я двинулась вперед бесплотным привидением, в одной исподней сорочке, босиком, с жалким огарком в руке. Сердце сжималось от страха и любопытства. Так вот каким путем попала Марианна в опочивальню…
Впереди светилось пятнышко света. Шарльперо пересек его и бодрой рысью растворился во тьме. Похоже, что кот знал потайной ход, как свои пять пальцев… пять когтей. Я же осторожно приблизилась к лучу света и обнаружила в стене небольшое отверстие. Приподнявшись на носочках, я заглянула в дырочку.
Свет лился из комнаты, главным убранством которого были высокие поставцы. На их полках теснились рукописные книги и свитки. То было хранилище манускриптов, столь же обширное, как и батюшки в кабинетном зале. Свет лился от двух высоких шандалов, что стояли на столе. Раздались шаги, и возле стола появился маркграф. Он листал, держа на весу, толстую книгу. Положил ее и углубился в текст. Сердце мое забилось часто-часто от радости, что он жив, что не удалось Марианне повторить попытку убийства.
— Хендрик… — тихонько позвала я и тотчас зажала ладонью рот в испуге: что будет, если он найдет меня в тайном коридоре, который ведет прямиком к розовой опочивальне? Он и разбираться не станет, а просто убьет меня. Я вспомнила его бешеные глаза и содрогнулась.
Да, вспомнила я…
Маркграф услышал мой голос. Он поднял голову и прислушался. Я стояла ни жива ни мертва. А он опять склонился над фолиантом, перелистнул несколько страниц и впился взглядом в рисунок, вернулся обратно, поводил пальцем по строчкам и очеркнул одну ногтем. Потом взял шандал, подошел к портрету рыцаря, закованного в латы, каких уж сто лет никто не носит. Пламя свечей выхватывало то забрало, то руку в железной перчатке, сжимавшую рукоятку меча, то далекий замок на скале, видневшийся за плечом рыцаря. Хендрик задумчиво потирал подбородок, пока его взгляд не остановился на геральдическом щите. Что он там разглядел, не знаю, но только меланхолию его как рукой сняло, и бросился он вон из зала.
— Мьяу, — сказал Шарльперо, отирая боками мои ноги.
И стало мне интересно, что такое рассмотрел маркграф на картине, что убежал, сломя голову?
Я пошарила ладонью по стене в надежде отыскать потайной рычаг, который открыл бы дверцу, но под пальцами были только холодные камни да слежавшаяся пыль. Свет в комнате качнулся, будто пламя свечей потревожили порывы ветра. И я опять приникла к глазку. Мимо проскользнула тень и приблизилась к столу. В свете шандала мне прекрасно была видна тщедушная фигура в черной рясе.
— Так-так-так, — проговорил отец Бонифаций, склоняясь над книгой. — Что тут у нас? Ага. «Умозрительные рассуждения о сущности вопроса»… Гм-м… Гм-м… Господи, и чего только не понапишут… Ересь какая… Ага. Вот… «Три символа счастья: ложе, корона, жена…» Тьфу, опять о плотском… «Розовый цвет — погибель твоя…» Хи-хи-хи… Бред какой-то… «Белая дева — за блуд наказание»… Ну-ну… Э-э-э… А это что такое? Ага… Вот… Ногтем отмечено: «Три символа смерти: яблоко, змий и стрела»… Яблоко, змий и стрела? Уже интересно…