Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
Шрифт:
Анри дернул плечом, двинул рукой и попытался сесть.
— Анри, — вздохнула я и разразилась слезами, уткнувшись носом в воротник его рубашки.
— Ольга, — сказал он. — Ты почему здесь?
— Не знаю, — честно ответила я, а мне и знать-то не хотелось. А только хотелось быть все время здесь, рядом.
— А где мы?
— Не знаю.
— О-о-о… — застонал он, нащупав мою руку и приложил ладонью к собственному лбу. Под ладонью набухала и пульсировала здоровенная шишка. — Ольга, кто меня так?
— Белый Всадник, — ответила я, подумала и добавила не столь уверенно:
— Или его конь…
Анри хмыкнул и затих. Я уткнулась носом в воротник его рубашки и замерла в тихой истоме. Не знаю, сколько мы так просидели, миг или два, но только он шевельнул плечом, заставив меня приподнять голову, и спросил:
— Ольга, зачем ты вернулась? — и голос у него был такой шершавый, неприязненный.
— Затем, что наступил рассвет. А еще за тем, что стрел было две: одна в гобелене, другая — в кабане. Вторая стрела — лишняя.
— Лишняя?
— Ну да! В легенде — только одна стрела, а в жизни — две. Вторая — лишняя, — упрямо повторила я. — Стрелял кто-то живой, из плоти и крови. Он хотел убить тебя, потому что ты знаешь что-то очень важное о смерти Оливии. Расскажи, как умерла Оливия?
— Я говорил уже: она умерла от укуса ядовитой змеи, медноголовки. Экспертиза подтвердила. Это был несчастный случай…
— Ты знал Оливию?
— Знал.
— Ты любил ее? — я с трудом выдавила из себя слова, они никак не хотели произноситься.
— Да… Когда-то я любил ее…
— Ты спал с ней?
— Да… Я спал с ней…
— Ты знал ее мужа?
— Да… — он ответил не сразу, наверное, прикидывал, стоило ли признаваться в грехе прелюбодеяния. Признался. Ну что ж, и на том — спасибо. За откровенность.
Мне расхотелось разгадывать тайну смерти Оливии. Мне стало скучно и холодно, спина и ноги затекли. Надо было выбираться из этого мрачного замка. На земле уже, должно быть, яркий солнечный день, там птички поют, ветерок играет, зеленая травка… А здесь — тьма и тишина, печаль и безвременье. Здесь стынут чувства и замерзает душа, здесь смерть и забвение.
— Ольга, как ты попала в потайной ход?
Я вздрогнула.
— Какой потайной ход?
— Вот в этот, где мы сейчас с тобой сидим.
— А выход из него есть?
— Есть.
Я немного успокоилась.
— Тогда пошли отсюда. У меня ноги замерзли.
Он сильно сжал кисть руки, не давая мне подняться.
— Ты не ответила, как попала сюда.
— Не знаю. В темноте ничего не было видно. Я нащупала дверцу с изогнутой ручкой. Она открылась. Я вошла в коридор. Вдалеке мерцал свет, и я пошла к нему. Думала, там библиотека. Но он потом пропал. Вот. Так и попала.
— Где был свет?
— Впереди. Он держал свечу и куда-то шел.
— Кто держал свечу?
— Шут.
Рука на моем запястье дернулась, будто сыщика пробрала дрожь. Анри долго молчал. А когда я шевельнулась, высвобождаясь, спросил:
— Ты видела его?
— Шута? Да. Такой маленький, кривоногий, в рогатом колпаке.
— Папаша Бонифаций? — тут же последовал другой вопрос.
— Что — папаша Бонифаций? Он же ночью ушел… — фраза вылетела воробьем и превратилась в увесистый булыжник. Я зажмурилась, и булыжник булькнул в черный омут неприязненной тишины.
— Когда он ушел? — пальцы сыщика сдавили руку стальными наручниками.
— Ночью он ушел, когда я заблудилась и ночевала в расселине на охапке прошлогодней соломы. Он шел мимо с фонариком. Я узнала его по голосу.
— С кем он говорил?
Анри спросил быстро, и я ответила также не задумываясь:
— С Блумом… Ой!
— Откуда ты знаешь Блума?
Тут уж я призвала на помощь все свою смекалку:
— Он был вместе с папашей Бонифацием. Мы познакомились у кассы в Сент-Галлене. Там все говорили на рето-романском, и я ничего…
— Знаю, знаю… — оборвал меня Анри, и я замолчала, воспряв духом: тайну знакомства с юридической конторой «Варкоч и сын» удалось сохранить. — О чем они говорили?
— О погоде. — Я дала себе слово не болтать лишнего.
— Что — о погоде?
— Ну, что пошел дождь, а идти еще далеко.
— Что еще?
— Все. Они прошли мимо.
— Почему ты не попросила их о помощи, если заблудилась?
— Мне показалось, что это сон… Они так быстро прошли мимо… — Мне и сейчас все путешествие в Швейцарию казалось кошмарным сном.
— Почему ты не сказала сразу, что знаешь Блума?
Я задумалась, но ничего дельного на ум не приходило. Пришлось многозначительно пожать плечами:
— Тебе не понять…
— Ну что, что в нем такого, что женщины виснут на нем?! — в его голосе звучала боль.
Анри, видимо, все еще не мог простить Оливии, что она предпочла ему Блума. Мне тоже было не понять, что такого в компаньоне Варкоча нашли сначала Оливия, а затем мадам Грюнштайн? А как быстро Блум забыл несчастную Оливию? Не прошло и трех месяцев со дня ее смерти, а он уже совокуплялся с Беллой на письменном столе! С женщиной, которая годилась ему в матери! Какой безнравственный молодой человек! Я разделяла негодование отвергнутого любовника. Отвергнутого любовника! Как же я сразу не догадалась, что это Анри убил Оливию. Из ревности.
Да, точно, так все и было: Оливия изменяла мужу направо и налево. Но тот относился к этому снисходительно (может быть, он был «голубым», этот последний представитель вырождающегося аристократического рода?). Сначала она спала с Анри, и тот любил ее беззаветно. Но Оливия не собиралась расставаться с богатым супругом. Ее устраивала игра чувствами, ей нравилось сидеть возле себя возлюбленного и преданного мужчину (тут я возненавидела Оливию всей душой). Анри же не желал продолжать двусмысленную связь и настаивал на разводе, ревновал и преследовал ее. Оливии это быстро наскучило, и она отвергла его любовь, предпочтя необременительные отношения с послушным и недалеким Блумом. А тут как раз «голубой» муж согласился на развод. И тогда Анри решил вернуть любовь. Он пригласил Оливию в Грюнштайн, в место уединенное и безлюдное. Она согласилась приехать, но для безопасности попросила бывшего мужа составить ей компанию. Муж задержался из-за проколотого колеса. В Грюнштайне встретились двое: Оливия и Анри. Он уговаривал ее вернуться, молил, настаивал, требовал. Она смеялась ему в лицо. Тогда Анри заметил среди обломков мирно спящую змею. Решение пришло молниеносно. Он схватил жестокую возлюбленную в охапку и поднес ее руку к змее. Оливия умерла почти мгновенно. Когда приехал ее бывший муж, тело уже закоченело.