Особо опасен
Шрифт:
— Шведы расспросили о нем других «зайцев», — объясняет она, и Максимилиан согласно кивает. — Он направлялся в Гамбург, без вариантов. В Гамбурге у него все должно было сложиться.
— Каким образом? Он кому–то говорил?
— Нет. Он держался очень скрытно и загадочно. Все считали его ненормальным.
— В этом контейнере они все превратились в ненормальных. На каком языке он говорил?
— На русском.
— На русском. А на чеченском?
— Судя по шведскому отчету, нет. Может быть, они не проверяли.
— Но его зовут Исса. Это то же, что Иисус. Иисус Карпов. Русская фамилия и мусульманское имя. Как это может быть?
—
— И где отчество? — возмущается Бахман. — Куда девалось его русское отчество? Он что, оставил его в тюремной камере?
Вместо ответа Ники продолжает от имени своего дружка:
— У Макса было озарение. «Если следующий порт Копенгаген, а парню нужно в Гамбург, то не проверить ли нам оперативную съемку по прибытии поезда из Копенгагена?»
Бахман, как всегда, скупой на комплименты, пропускает ее слова мимо ушей:
— Этот Исса Безотчества Карпов был единственным пассажиром датского грузовика со скрытыми номерами?
— Один. Да, Макс? Соло? — Максимилиан энергично кивает. — Только он сошел в Гамбурге, а водитель из кабины не выходил.
— А кто этот толстый засранец?
— Толстый засранец? — Ники на миг теряется.
— Толстый старый засранец с бумажным стаканчиком. В черной моряцкой шапочке. Разговаривающий с нашим героем. Вы хотите сказать, что кроме меня никто не видел этого толстого засранца? Сомневаюсь. Наш герой с ним беседовал. На каком, спрашивается, языке? На русском? На чеченском? На арабском? На латыни? На древнегреческом? Или наш герой говорит по–немецки, а мы об этом ничего не знаем?
И снова Максимилиан поднимает руку, а другая его рука уже увеличивает на мониторе старого толстого засранца. Сначала все видят его в режиме реального времени, а затем в замедленном: лысый крепыш с военной выправкой, в армейских ботинках, церемонно протягивает то ли пластиковый, то ли бумажный стаканчик. Человек, который держится с таким достоинством, мог бы, наверно, быть священником. Сомнений нет, между ними происходит какой–то разговор.
— Покажи–ка мне его запястье.
— Запястье?
— Нашего героя, — рявкает Бахман. — Его правое запястье, когда он берет кофе. Покажи мне крупный план.
Запястье охватывает тонкий браслет, золотой или серебряный. С браслета свисает раскрытая миниатюрная книжица.
— Где Карл? Мне нужен Карл! — вскрикивает Бахман и, развернувшись, разводит руки в стороны, как будто его обокрали. Карл стоит прямо перед ним. Карл, бывший шпаненок из Дрездена с тремя отсидками в колонии для малолеток и степенью по социологии. Карл с застенчивой улыбкой, словно молящей о помощи.
— Карл, пожалуйста, поезжай на вокзал. Может, случайная встреча нашего героя и старого толстого засранца не была случайной. Может, наш герой получал инструкции или встречался со связным. А может, перед нами просто старичок, у которого нет большей радости в жизни, чем раздавать кофе симпатичным молодым бродягам на вокзалах в два часа ночи. Потолкуй с добровольцами, что оказывают помощь бездомным. Может, они знают этого типа, всучившего нашему герою какое–то зелье среди ночи. Может, он там завсегдатай. Не показывай фотографий, а то всех распугаешь. Работай на обаянии и держись подальше от тамошней полиции. Сочини красивую легенду. Может, этот старый засранец — твой пропавший дядя. Может, ты его должник. Главное, смотри, чтоб фарфор остался цел. Веди себя тихо и незаметно. Понятно?
— Понятно.
Теперь Бахман
— Ситуация, друзья мои, следующая. Мы разыскиваем человека без отчества и не вполне нормального. Согласно объективке, этот русско–чеченский экстремист совершает тяжкие преступления, с помощью подкупа выходит из турецкого застенка — хотелось бы знать, что он там делал? — в Стокгольме дает взятку портовой полиции, чтобы вернуться на свой корабль, растворяется в порту Копенгагена, фрахтует грузовик до Гамбурга, принимает стаканчик из рук престарелого толстого засранца, с которым говорит черт знает на каком языке, и носит золотой браслет с миниатюрным Кораном. Такой человек заслуживает серьезного уважения с нашей стороны. Аминь?
После чего он тяжелым шагом уходит в свой офис, сопровождаемый, как обычно, Эрной Фрай.
#
Были ли они мужем и женой?
Бахман и Эрна Фрай во всех отношениях являлись антиподами, поэтому не исключено, что были. Грузный Бахман презирал физические упражнения, курил, сквернословил, налегал на виски и не интересовался ничем, кроме работы; высокая стройная Эрна Фрай с аккуратной короткой стрижкой и твердой поступью во всем отличалась умеренностью. Получившая свое имя от незамужней тетушки, отправленная богатыми родителями в женский монастырь для девушек из знатных гамбургских семей, она вышла оттуда во всеоружии строгих немецких правил целомудрия, трудолюбия, набожности, прямодушия и чести… но со временем все это перевесили саркастический ум и здоровый скептицизм. Другая бы на ее месте обменяла свое старомодное имя на что–то посовременнее, но только не Эрна. На теннисных турнирах она своими подрезками и ударами с лету громила противников обоего пола. Поднимаясь на горные вершины, она обставляла мужчин вдвое моложе ее. Но главной ее страстью был парусный спорт, и все знали, что она откладывает каждый пфенниг, чтобы купить яхту и отправиться на ней в кругосветку.
Но в рабочее время эта несовместимая пара вела себя вполне по–супружески: делила один офис, телефоны, папки и компьютеры, а также запахи и привычки друг друга. Когда Бахман, в нарушение установленных правил, зажигал свою мерзкую русскую папироску, Эрна Фрай, демонстративно кашляя, открывала окна. Но на этом ее протесты заканчивались. Бахман мог продолжать дымить, так что их офис вскоре превращался в коптильню, и Эрна хранила молчание. Спали ли они вместе? Если верить слухам, один раз попробовали и решили, что в эту зону катастрофы лучше не соваться. Но при этом, засидевшись допоздна, они без колебаний укладывались спать в тесной комнатке отдыха в конце коридора, предназначенной для экстренных случаев.
А когда их неоперившаяся команда впервые собралась на верхней галерее конюшен, только что наспех отреставрированной и ставшей их новой обителью, где их встретили Бахман своим любимым баденским вином, а Эрна Фрай — дикой кабаниной домашнего приготовления с брусникой, эти двое казались такими не разлей вода и действовали таким интуитивно–слаженным тандемом, что никто из гостей не удивился бы, если б они взялись за руки, но длилась эта идиллия ровно до того момента, когда Бахман взялся объяснить своим новобранцам, на кой хрен их призвали на эту грешную землю. Его обращение, одновременно похабное и мессианское, представляло собой отчасти эксцентричный урок истории, отчасти призыв к битве. Так что есть своя логика в том, что оно получило название «кантаты Бахмана». И звучало оно так…