Особо опасен
Шрифт:
Мраморное великолепие англо–американского клуба, шикарный ужин в разгаре, дресс–код — черный галстук. Сливки гамбургского финансового общества празднуют юбилей своего коллеги. Сегодня Томми Брю исполнилось шестьдесят, и сомневаться в этом не приходится; его покойный отец Эдвард Амадеус говаривал: «Томми, сынок, в нашем бизнесе не лжет только арифметика». Настроение приподнятое, еда хороша, вино превосходно, толстосумы довольны, Хауг фон Вестерхайм, семидесятилетний судовладелец, могущественный брокер, англофил и острослов, произносит тост в честь именинника.
— Томми, мальчик мой,
Пока звучат аплодисменты, Вестерхайм берет изящную руку супруги Брю, и, поцеловав ее с особой галантностью, поскольку Митци — урожденная венка, сообщает присутствующим, что красота ее, даже в сравнении с Брю, воистину бессмертна. По–настоящему растроганный, Брю встает со своего места, чтобы пожать Вестерхайму руку, но старик, опьяненный своим триумфом, как и вином, заключает его в объятия и сипит ему в ухо: «Томми, мальчик мой… этот запрос по поводу твоего клиента… мы этим займемся… сначала отложим дело по техническим причинам… а потом бросим в Эльбу… с днем рождения, мой мальчик… ты славный малый…»
Надев очки в полуоправе, Брю принялся заново изучать обвинения против его клиента. Другой банкир на его месте, вероятно, позвонил бы сейчас Вестерхайму и поблагодарил за успокоительный шепоток, тем самым поймав его на слове. Но Брю так не поступил. Он не мог оседлать старика, давшего поспешное обещание на волне общих поздравлений.
Взяв ручку, он написал записку фрау Элленбергер: «В понедельник первым делом прошу позвонить в секретариат комиссии по этике и узнать, назначена ли дата рассмотрения дела. Благодарю! ТБ».
Ну вот, подумал он. Теперь старик может подумать на досуге, устраивать ли слушания или спустить все на тормозах.
Вторым неотложным делом на вечер была Безумная Марианна, как называл ее Брю, правда, исключительно в разговорах с фрау Элленбергер. Вдова преуспевавшего гамбургского торговца древесиной, Марианна была, так сказать, самой долгоиграющей мыльной оперой «Брю Фрэров», живым воплощением всех расхожих истин относительно частной банковской клиентуры. Последняя ее эскапада — религиозное обращение, не без помощи тридцатилетнего лютеранского пастора, датчанина, и, как следствие, намерение отказаться от всего земного — что составляет, между прочим, одну тридцатую всех его золотовалютных запасов — в пользу некоего загадочного некоммерческого фонда, контролируемого самим пастором.
Результаты частного расследования, инициированного банком «Брю Фрэры», лежат сейчас перед ним, и выглядят они неутешительно. Недавно пастор обвинялся в мошенничестве, однако, после того как свидетели отказались выступить в суде, обвинение с него было снято. А еще он прижил нескольких детей от разных женщин. Но как бедняге Брю раскрыть глаза охмуренной клиентке и при этом не лишиться ее вклада? Безумная Марианна и в лучшие–то времена плохо переносила неприятные новости, в чем он уже не раз убеждался себе в убыток. Ему пришлось пустить в ход весь свой шарм — не переходя последнюю черту, разумеется! — чтобы отговорить ее от перевода ее личного счета в «Голдман Сакс» с подачи тамошнего сладкоречивого юноши. У нее есть сын, рискующий потерять целое состояние, и в редкие моменты у Марианны просыпаются к нему нежнейшие чувства, но — вот вам еще одно осложнение! — в настоящее время он лечится от наркозависимости в горах Таунус. Возможно, тут не обойтись без законспирированной поездки во Франкфурт…
Брю пишет вторую записку неизменно преданной ему фрау Элленбергер: «Пожалуйста, свяжитесь с директором клиники и выясните, в состоянии ли мальчик принять посетителя (меня!)».
Отвлеченный невнятным бормотком включившегося автоответчика, Брю бросил взгляд на мигающие лампочки. Если это входящий звонок на его «горячую линию», то он ответит. Но нет, то был обычный звонок, поэтому он сосредоточился на проекте полугодового банковского отчета, вполне толкового, но нуждавшегося в шлифовке. Не успел он толком продвинуться, как его снова отвлек телефонный аппарат.
Интересно, это новый звонок или просто автоответчик каким–то образом активировал предыдущее сообщение? Кому он понадобился вечером в пятницу? По обычной линии? Наверно, ошиблись номером. Поддавшись любопытству, он нажал на кнопку воспроизведения. После сигнала голос фрау Элленбергер вежливо предложил по–немецки и по–английски оставить свое сообщение либо перезвонить в рабочие часы.
А затем раздался молодой женский голос, чистый как у мальчика–певчего в церковном хоре. Женщина говорила по–немецки.
#
Смысл жизни частного банкира, любил пофилософствовать Брю в хорошей компании после второго стаканчика скотча, заключается не в деньгах, как можно было бы предположить. Не в росте или падении рыночных котировок, не в хеджированных фондах и не в деривативах. В готовности. В постоянном, чтобы не сказать ежеминутном ожидании того, что в любой момент, по известной английской поговорке, комки дерьма могут попасть в лопасти твоего вентилятора. Так что если жизнь на осадном положении вам не нравится, скорее всего, профессия частного банкира не для вас. Именно об этом он не без успеха сказал тогда в ресторане коллегам в своей ответной речи.
Брю, для которого готовность стала второй натурой, с годами выработал две ярко выраженные реакции на всякие «сюрпризы». Если что–то случалось во время производственного совещания, когда на него устремлен десяток глаз, он вставал, засовывал за пояс брюк два больших пальца и прохаживался по комнате с выражением полнейшей невозмутимости.
Без свидетелей он отдавал предпочтение второй реакции, а именно, застыв в той позе, в которой его застигла новость, постукивал себя по нижней губе указательным пальцем, что он сейчас и делал, прослушивая запись по второму и по третьему разу.