Особое мясо
Шрифт:
Гость прекрасно знает, что говорить ничего не нужно. Просто сиди и кивай. Но именно сегодня эти слова особенно сильно бьют его, особенно болезненно ранят. Сказать бы ему пару ласковых, нахамить, наговорить лишнего, заставить завыть от такой же боли… Как бы хотелось, чтобы эти слова содрали улыбку, приклеившуюся к лицу сеньора Урами, прошили насквозь эту упорядоченную, просчитанную тишину, сдавили бы воздух так, чтобы они оба задохнулись.
Но он по-прежнему молчит и улыбается.
Обычно сеньор Урами не провожает его, но на этот раз почему-то решает спуститься с гостем к выходу. По пути они задерживаются на участке отбеливания. Японец внимательно следит за действиями рабочего, очищающего поступившие шкуры от волос. «Эти, должно быть, напрямую из какого-то питомника, — думает гость. — С мясокомбината кожа поступает уже без волос». Сеньор Урами жестом подзывает бригадира, и тот, мгновенно сообразив, в чем дело, начинает отчитывать рабочего, сдирающего остатки волос со свежей кожи. Судя по всему, тот что-то делал неправильно. В оправдание неуклюжести подчиненного бригадир пытается объяснить хозяину, что у обдирной машины сломался какой-то ролик, что починить его пока не успели, а работать с материалом вручную все уже отвыкли. Японец едва заметным жестом затыкает его, и бригадир, учтиво поклонившись, уходит.
Затем они проходят мимо красильного барабана. Сеньор Урами останавливается и говорит гостю, что его фабрике нужны черные кожи. Всё, никаких дополнительных пояснений. Визитер решает солгать и говорит японцу, что комбинат вот-вот должен получить сырье требуемых параметров. Сеньор Урами кивает и прощается с ним.
Всякий раз, выйдя из этого здания, он останавливается, чтобы выкурить сигарету. К нему неизменно подходит кто-то из сотрудников, желающих поделиться страшилками про сеньора Урами. По слухам, тот убивал и свежевал людей еще до Перехода. Еще говорят, что у него дома все стены оклеены человеческой кожей как обоями, что он держит людей в подвале и с наслаждением снимает с них кожу живьем. Гость не понимает, зачем сотрудники рассказывают ему все это. Всякое, конечно, возможно, но наверняка он знает только одно: хозяйство японца держится на страхе подчиненных перед владельцем и это хозяйство работает эффективно.
Он с облегчением покидает территорию кожевенной фабрики. И вновь в его голове возникает вопрос: зачем мне все это? Ответ всегда один и тот же. Это его работа. Работа, которую он знает и делает лучше других. За это ему платят, и платят неплохо. А делать что-то другое он не умеет, и заработать на содержание отца другим способом не сможет.
Иногда кому-то приходится взваливать на себя всю тяжесть этого мира.
3
Его комбинат работает со многими фермами и питомниками, но в свой маршрут объезда он включает только те, откуда поступают самые большие партии. Раньше крупным поставщиком комбината был заводчик Герреро Ираола, но в последнее время качество его продукции сильно упало. Количество излишне агрессивных и склонных к насилию экземпляров в его поголовье превысило все допустимые нормы. А ведь чем агрессивнее конкретный экземпляр, тем труднее его правильно оглушить.
В питомник Тода Вольделига он заезжал лишь однажды — когда требовалось уточнить детали первой поставки. Сегодня он впервые включил его в свой рабочий объезд.
Прежде чем войти, он звонит в дом престарелых, где находится его отец. На звонок отвечает Нелида — женщина, увлеченная всеми теми вопросами, до которых ему, по правде говоря, и дела нет. Голос ее подчеркнуто звонок и жизнерадостен, но он слышит в нем нотки накопившейся, пожирающей ее изнутри усталости. Она говорит, что у его отца все хорошо. Она неизменно называет отца «дон Армандо». Он сообщает, что скоро снова заедет проведать отца и что уже перевел деньги за этот месяц. Со стороны Нелиды слышно бесконечное «да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, дон Армандо — в стабильном состоянии, не без нюансов, конечно, но он стабилен, и это главное». Он спрашивает, не приступы ли она имеет в виду, говоря о «нюансах». Нелида просит его не беспокоиться, потому что «не происходит ничего такого, с чем бы мы не справились».
Завершив разговор, он еще несколько минут сидит в машине. Находит в телефоне номер сестры и уже собирается позвонить, но в последний момент решает отложить этот звонок на потом.
На территории его с извинениями встречает хозяин питомника, прозвище у которого — Гринго. К нему, оказывается, как снег на голову свалился потенциально выгодный покупатель — некий немец, желающий приобрести большую партию. Поскольку в этом бизнесе немец новичок, надо бы показать ему предприятие, рассказать, как здесь все устроено. Он, правда, явился совершенно неожиданно, и у Гринго уже не оставалось времени предупредить и попросить перенести встречи. Ничего, все нормально, не беспокойтесь, я с вами пройдусь.
Гринго неуклюж. Он даже ходит так, словно продирается через слишком плотную для него толщу воздуха. Он явно не чувствует габаритов собственного тела и все время натыкается на людей и предметы. Еще он потеет. Сильно.
Познакомившись с Гринго, он поначалу думал, что сотрудничество с его питомником вряд ли продлится долго, но тот неожиданно оказался надежным партнером, всегда готовым к конструктивному взаимодействию. Именно в его хозяйстве удалось решить многие проблемы с качеством поголовья и с организацией поставок. Гринго умен от природы, людям такого типа не требуется полировать свой ум в учебных заведениях.
Гринго знакомит его с немцем. Эгмонт Шрай. Гости пожимают друг другу руки, при этом Эгмонт не смотрит ему в глаза. На нем джинсы — словно только что из магазина и чересчур свежая рубашка. И белые кроссовки. В этой отутюженной рубашке и со светлыми, прилизанными, словно приклеенными к черепу волосами он выглядит здесь инородным элементом. Но Эгмонт знает, что делает. С ним можно, не стесняясь, молчать — и потому что чужак, да и в целом его образ, эта одежда, в которую здесь мог вырядиться только человек, никогда не бывавший в поле, — все это позволяет установить ту самую дистанцию, которая необходима, чтобы по ходу разговора спокойно обдумывать сделку.
Гринго достает электронный переводчик. Знакомый аппарат, хотя ему еще не доводилось такими пользоваться. Не было надобности, да и возможности. Он никогда никуда не ездил. Впрочем, даже ему понятно, что у Гринго в руках старая модель — три-четыре языка, не больше. Гринго говорит в микрофон, и машинка переводит его слова на немецкий. Он говорит немцу, что сейчас покажет ему свое предприятие, а экскурсию они начнут с осмотра одного из квазипроизводителей, самца-пробника. Эгмонт согласно кивает. Руки он все время держит за спиной, словно не желая их никому показывать.
Они идут по коридору, в который выходят запертые двери клеток. Гринго сообщает Эгмонту, что ферма — это огромный склад, забитый мясом, у которого только одна особенность — это живое мясо. При этом он торжественно взмахивает руками, всем своим видом давая понять, что этим признанием вручает гостю ключ к успешному бизнесу. Немец, похоже, не понимает важности сказанного. Гринго отбрасывает высокопарные слова и начинает разжевывать гостю основы ведения своего хозяйства: каждый экземпляр, каждую голову нужно держать в отдельном помещении: только так можно наверняка избежать проявлений агрессии и стычек между ними, потому что бывает, что экземпляры наносят друг другу травмы, а то и съедают друг друга. Все это электронный переводчик повторяет по-немецки синтетическим женским голосом. Эгмонт кивает.
Трудно не думать об иронии этой ситуации. Мясо, которое ест мясо.
Хозяин открывает клетку. Пол помещения застелен соломой — свежей на вид. К прутьям решетки приварены две большие металлические миски. В одной вода, другая пуста — предназначена для корма. Гринго рассказывает, что этого пробника он вырастил сам. Главное, что этот экземпляр — из первого чистого поколения. Немец с удивлением смотрит на собеседника и вынимает из кармана собственный электронный переводчик, новую модель. Гость спрашивает, что такое «первое чистое поколение». Гринго объясняет, что ПЧП — это особи, рожденные и выращенные на фермах, но при этом не генномодифицированные и не получавшие инъекций для ускорения роста. Немец, похоже, улавливает суть, но ничего по этому поводу не говорит. Гринго возвращается к теме, которая, как ему кажется, будет более интересной для гостя. Он поясняет, что стоимость производителя зависит от генетического качества конкретного экземпляра, что вот этого он хоть и называет пробником, но на самом деле тот является самым настоящим кроющим самцом, так как его действительно подпускают к самкам. А пробник он потому, что помогает выявить самок, готовых к оплодотворению. Остальным производителям на этой ферме остается наполнять спермой специальные сосуды, из которых производится забор материала для искусственного осеменения. Электронный аппарат все старательно переводит.