Особое подразделение. Петр Рябинкин
Шрифт:
Однажды командующий танковым корпусом генерал Попов увидел этот безбашенный танк-тягач. Рассердился и приказал немедленно восстановить полностью боевую машину и вернуть ее в строй. Обстановка тяжелая, потери в технике большие, а тут из танка сделали тягач для эвакуации поврежденных машин.
Генерал Попов сам ходил обычно в бой на танке. Войну начал командиром взвода. Отличался храбростью и некоторой горячностью, когда дело касалось существенных нарушений.
Так вот Серегин перед этим генералом и показал свое спокойное, выдержанное бесстрашие, когда представил ему рапорт-выкладку, в которой доказывал,
Генерал не был любителем бумаг, тем более когда они подаются младшим командиром, который, став по команде «Смирно», настаивает на прочтении своего рапорта.
Говорили, что Серегин, не моргая выслушав всю брань, в ответ на взбешенный вопрос генерала: «Да кто ты такой? Ты это понимаешь?!» — доложил бодро: «Так точно! Эвакуатор сержант Серегин. На личном счету шестнадцать тяжелых, двадцать восемь средних, доставленных к месту ремонта с момента выхода их из строя без дополнительных повреждений благодаря наличию мощного тягового средства».
Прочитав рапорт, генерал спрятал его в карман кителя. Спросил Серегина:
«Награды имеешь?»
«Имею», — сказал Серегин.
«Так что тебе от меня надо?»
«Разрешите оставить тягач».
«Не могу, — покачал головой генерал. — Нет у меня сейчас такой возможности. Ты прав, но и я прав…»
А спустя некоторое время пригнали к эвакуаторам на своем ходу немецкий тяжелый танк, и он был передан сержанту Серегину от имени генерала Попова, по его особому приказу, для сержанта эвакуатора Серегина. Этот танк был добыт в последнем бою, которым командовал генерал.
Закончив историю с тягачом, Буков пояснил Зуеву:
— Я это к чему? Мастерство не специальность, а особенность человека. Специальностей всяких бесчисленно. Но чем светятся? Человеком! И человеку специальность тоже светит, когда она цель жизни по призванию. — Произнес со вздохом: — Машины я обожаю. — Признался: — Тянет.
И сейчас, говоря о задании, Зуеву не хотелось излагать его Букову только тоном приказа, поэтому он позволил себе отступление, как бы только для того, чтобы еще раз подтвердить Букову, что работа в Особом подразделении для самого Зуева есть продолжение того, что стало его призванием.
IV
Особое подразделение разместили в доме рядом с районной комендатурой. Дом был покинут владельцами, бежавшими на запад, и весь он был начинен вещами, свидетельствовавшими о богатстве, избалованности его прежних обитателей.
Но ко всем этим вещам служащие подразделения относились с какой-то брезгливостью. В спальне, где стояли огромные, как платформы, кровати, наставили топчаны. Не притрагиваясь к фарфоровым
— Вот теперь нормально! — И пожаловался: — А то что получалось? Повернуться негде. Что-нибудь заденешь. Натолкали имущества. Все время на психику давило. Неловко все-таки: чужим пользоваться не приучены.
— А они?
— Чего они?
— Как они нас грабили!
— Ты что, Должиков, лепечешь, ты соображаешь?
Должиков — тощий, долговязый, испитой, со впалой грудью, в обвисшем обмундировании — стоял, прислонившись спиной к стене, и, в упор глядя на Букова, сказал:
— Они к нам в квартиру вселились. До смерти буду все помнить. До самой своей смерти.
— Ну, теперь ты в их доме…
— Вам хорошо, вы воевали и того не видели, что я видел.
— Конечно, фронт для солдата вроде курорта, все время на природе, иронически заметил Буков, — питание по норме. И физзарядка в бою, чтобы не полнеть.
— А я за фашистами ночные горшки выносил.
— Ну, это кто на что способен…
Буков почувствовал недоверие к Должикову, когда впервые увидел его. Первые слова, которые сказал ему Должиков, указывая на войлочный самодельный футляр, который он бережно положил на койку, были:
— Пожалуйста, не трогайте, здесь у меня музыкальный инструмент.
— Ну! А я подумал — слесарный. Балалайка, что ли?
— Скрипка.
— Скажи пожалуйста — скрипка. Ее, значит, на койку, как куклу, а автомат, как топор, под лавку? Хорош солдат! — Спросил примирительно: Может, сыграешь?
— Нет.
— Почему ж так?
— Сказал — нет.
— Ты что же, во всем такой принципиальный?
— Вам поговорить хочется?
— Интересуюсь, что ты за человек.
— Биографию рассказать?
— Смотри, какой ершистый!
Должиков осторожно погладил рукой скрипну в футляре, спросил:
— Вы действительно любите музыку?
— Расстраиваюсь, это верно.
— То есть как расстраиваетесь?
— Очень просто, не в себе становлюсь.
— Зачем же тогда просили, чтобы я играл?
— Да ты что меня допрашиваешь?
— Интересуюсь, что вы за человек…
«Дерзкий парень, нахальный», — решил Буков и неприязненно посоветовал:
— Ты все-таки, когда к старшему по званию обращаешься, держи себя в норме, ясно?..
И сейчас, когда Буков сказал эти обидные слова: «Кто на что способен», видя, как побледнел при этом Должиков, смутился и произнес сипло:
— Ну, погорячился, понятно? — Спросил участливо: — Так ты, выходит, на оккупированной территории жил? Натерпелся. Оттого такой весь издерганный. С какой стороны ни коснись — больно. — Засуетился, протянул пачку немецких сигарет: — Закуривай.
— Нет.
— Ты что, от меня взять не хочешь?
— Нет, просто не курю.
— Правильно, и не кури. Оберегай здоровье.