Особое задание
Шрифт:
– Ну вот что, - сказал Алексей.
– Сейчас возвращайся вместе со всеми домой. А как стемнеет, приходи к дубу, к тому, что на развилке дорог. Знаешь?
– Еще бы!
– Так вот. Там я буду тебя ждать. Придешь?
– Приду.
– Матери и отцу не говори. Да и соседям тоже.
Она понимающе кивнула головой. Брови ее озабоченно сдвинулись.
– Как тебя зовут?
– Аня.
– А меня Алексей. Алексей...
Аня решительно встала и скрылась в кустарнике.
Еще засветло Алексей изготовил из сухой ветки ольхи костыль, а когда начало смеркаться, царапая руки и лицо о кустарник, дополз до опушки. К дубу на перекрестке надо было добираться
Алексей уловил треск мотоциклов, обрывки веселой песни.
Вскоре показались контуры массивных крытых грузовиков. Какая-то, видимо тыловая, немецкая часть двигалась по шоссе в город.
Колонна текла ревущим потоком. Вот он, враг.
Движется по нашей земле, деловито, неторопливо, властно. Грохочет сотней моторов и распевает беззаботные песни. А он, Алексей, должен ползать, скрываться, стать незаметным.
При свете гаснущей зари Алексей различил темные зигзаги траншей. Он опустился в пыльную пахнущую траву и снова пополз...
Алексей ворочался всю ночь. На сеновале было душно. Казалось, собиралась гроза, хотя сквозь щели крыши виднелась ясная звездная ночь. Но он не мог отделаться от ощущения, что над деревней низко нависли лохмотья грозовых туч. На стеклах соседнего дома играли отсветы далекого пожарища. Время от времени содрогалась земля и дребезжали рамы.
Спал он в эту ночь или нет? Скорее всего лежал в тревожном забытьи.
Алексей хорошо помнил, как они с Аней встретились вечером у сожженного дуба, как крались по полю, темневшему воронками; потом ползли по дну противотанкового рва, и каждый раз, когда он останавливался, Аня торопливо шептала: "Сейчас, сейчас придем. Теперь уж близко".
Когда он наконец переступил порог избы и на него пахнуло теплом человеческого жилья, Алексей торопливо задвинул деревянный засов на двери - это было его последним сознательным движением. Все дальнейшее происходило как бы не с ним, а с какимто другим, посторонним человеком, за которым он наблюдал со стороны. Откуда-то издалека доносились обрывки фраз:
– Господи, как же он дошел!
– Налей воды, да потеплей!
– Нога-то совсем разбита...
Когда женщины перевязывали ему ногу, он мучительно раздумывал, почему в избе такой беспорядок, почему вокруг разбросаны какие-то узлы, корзины, мешки, почему так голы бревенчатые стены. И только позже, уже лежа на сеновале, куда- проводила его Аня, Алексей вспомнил: он в доме возвратившихся беженцев.
Аня появилась на сеновале рано утром с миской дымящейся картошки и кружкой молока, на которой лежал ломоть хлеба.
Наконец Алексей мог рассмотреть девушку.
Влажные на висках светлые волосы (видно, только что умылась) были перехвачены сзади лентой, загорелые, покрытые светлым пухом руки аккуратно расставили еду на табуретке. Густые брови на мгновение озабоченно сдвинулись: не забыла ли чего? И казалось, что вся она, по-утреннему свежая, умытая, пришла из того спокойного, уютного мира, о существовании которого он забыл в последние дни. Но это ощущение было мимолетным. Рассказы Анн снова возвращали к реальной действительности.
На вторые сутки он знал все деревенские новости.
Обычно, когда Алексей ел, Аня присаживалась рядом и торопливо, сбивчиво принималась говорить о том, что происходит в округе. Из ее рассказов он знал: гитлеровцев в селе нет, изредка проезжают машины с солдатами, останавливаются ненадолго.
Даже если Аня исчезала из дома только на полчаса, то потом, слушая ее, можно было подумать, что в маленькой деревушке в семнадцать дворов, случалось столько бурных и необыкновенных событий, что Юшкову мог бы позавидовать большой город. У соседки пропала коза, мальчишки принесли с поля гранату и хотели сдернуть с нее кольцо, и неизвестно, что произошло бы, если б не дед Егор, отобравший эту гранату.
А тихого богомольного старичка Игнатыча, известного на селе под кличкой Коряга (до войны работал вместе с отцом), фашисты назначили старостой, и он заставляет всех величать себя "господином".
– Правда, смешно - господин? Какой из него господин, когда он кривой и совсем маленького роста.
Алексей недолго пробыл на сеновале: хозяева перевели его к себе в маленькую каморку за перегородкой.
В избе, на бревенчатой стене, висела фотография лысоватого человека в полувоенной одежде. Деревенский фотограф придал его физиономии тупую, бессмысленную улыбку. Тут же висела карточка Аниной матери, Лидии Григорьевны. Объектив застал ее как бы врасплох - в испуге и недоумении, но на лице ее сохранилось выражение доброты и мягкости. И хотя портреты висели рядом, казалось, что соседство этих очень разных людей - случайное.
– Отец?
– спросил Попов, коснувшись взглядом человека во френче. Аня молча кивнула.
Алексей хотел расспросить ее об отце подробней, но вдруг Аня выпрямилась прислушиваясь. Раненый привстал, опираясь на локоть: где-то совсем рядом, быстро приближаясь и нарастая, гудели моторы. Их было много. Аня бросилась к окну. Потом, побледнев, повернулась к Алексею. В глазах ее метнулся ужас.
– Они!
И сразу стало ясно: тишина и покой нескольких дней, прожитых в этом доме, - обманчивые иллюзии, а реальность - испуг в глазах Ани и пронизывающий Алексея внутренний холод. Реальными были его туго забинтованная ступня, погибшие товарищи и он сам, отрезанный от своих линией фронта, и этот рев моторов.
Прежде чем Алексей успел сказать что-либо Ане, девушка выскользнула из комнаты, хлопнув наружной дверью.
Он услышал, как грузовики остановились неподалеку от дома. Где-то долго гремели колодезной цепью и ведром, плескались водой, фыркали, смеялись. И голоса выкрикивали по-немецки:
– Лей, Курт, лей!
– О черт! Вода как лед!
– Эй, Вальтер, фляжку, дай фляжку!..
Алексей вслушивался в голоса, чувствуя, как под одеялом потеет ладонь, сжимающая рукоятку пистолета. Вот сейчас хлопнет калитка, скрипнут доски крыльца, и... Но в избе стояла тишина до звона в ушах.
За окном взревели моторы, скрипнула дверь - послышались легкие шаги Ани. Она вбежала в комнату, покрасневшая, возбужденная, с блестевшими глазами.
– Ух, сколько их! Поспрыгивали с машин, кинулись к колодцу... Один здоровенный, с нашивками, а сапоги короткие...
Растопырив руки и округлив глаза, она показывала ему, как здоровенный немец пил из ведра. И было трудно понять, испугана она или возмущена.
Уже в сотый раз перебирал он в уме события последней недели.
Там, в Москве, когда готовилась боевая операция в тылу врага, казалось, что все предусмотрено и всякая случайность исключена. Тщательно подобрали подходящих людей, каждому разработали легенду, подолгу обсуждали различные варианты действий. Но случайность все-таки вкралась. Погибли товарищи, брошен грузовик, за шофера которого Алексей должен был себя выдавать... Пропала рация, оружие, взрывчатка... Ничего он не знает о радисте, видел только, как побежал Ваня Барашов к лесу, да и сам Алексей с раздробленной, распухшей ступней вряд ли теперь чего-нибудь стоит.