Особые приметы
Шрифт:
— Mon Dieu, pauvre petit. Les Rouges ont assassin'e son papa [34] .
Вы ехали дальше в направлении к Йесте. После креста-надгробия дорога идет вверх и становится неровной. Шоссе 3212 поднимается, вьется змеей, цепляется за склон холма и головокружительно нависает над долиной. Заросли дрока перемежаются пролысинами белесого грунта, на которых время от времени попадаются дубовые рощицы. Можжевельник, мастиковое дерево, розмарин, тимьян растут, как могут, в этой бесплодной степи. Через несколько километров камни и скалы исчезают, и дорога неожиданно уходит вниз.
34
Боже
Ты сохранил несколько моментальных снимков, сделанных фотоаппаратом «лингоф»: желтые пшеничные поля, розовые и охряные холмы, белые домишки, скупая линия оросительных канав и поднимающиеся вдоль нее, точно вехи, фруктовые деревья. После голой и однообразной панорамы Месеты неожиданно возникшие цветовые пятна пленяют и радуют глаз. Путешественник попадает в обширную низину, пылающую в вечных и ласкающих лучах солнца. Основные государственные лесные массивы страны начинаются немного дальше, но уже здесь растительность становится богаче. Отдельные деревья, лесочки, чащи, заросли. На другой стороне долины зеленые луга тянутся доверху, покрывая весь склон до гребня, поросшего соснами.
Шоссе пересекает долину по центру и, поднимаясь по склону, идет вдоль ограды хутора, смежного с вашими родовыми владениями, которые твоя мать продала тотчас же после гражданской войны. Метрах в ста находится перекресток, и Долорес, Антонио и ты свернули влево на дорогу к водохранилищу Фуэнсанта.
Лес опоясывает гребни холмов, и временами меж сосновых ветвей сквозит голубая поверхность водохранилища. Приезжему кажется, будто он вдруг очутился у альпийского озера. Вдоль дороги тянутся коттеджи, построенные по моде 30-х годов, окруженные садами, утопающие в розах, олеандрах, мимозах. Здесь раньше жили инженеры и техники, обслуживавшие плотину, теперь тут не видно ни души. Дома казались нежилыми, и, когда вы проходили мимо, тебе на память вдруг пришел документальный фильм, — название и автора ты забыл, — который ты видел в парижской фильмотеке; фильм об одном колониальном городе на Среднем Востоке, который эвакуировали во время эпидемии тифа. И только из одной трубы поднимался, словно вызов воображению, легкий хохолок дыма. По кромке дороги идет изгородь из туи и кипарисов, и на повороте — часовня, построенная в том же архитектурном стиле, что и коттеджи. Вы хотели зайти в нее, но часовня была заперта. Еще с полкилометра шоссе идет вниз в тени сосен и неожиданно выходит к плотине водохранилища, близость которого возвещает глухой и раскатистый шум.
Ты поставил машину там, где кончается дорога, и вы облокотились на перила над шестидесятивосьмиметровым водопадом; вода, падая, разлагала солнечные лучи на цвета спектра, и над нею парила дрожащая радуга. Пейзаж вокруг водопада — весь в матово-зеленых тонах. Плотина, склады и все вокруг казалось совершенно безлюдным. Справа в скале пробит был туннель, и вы направились туда, не обращая внимания на табличку, запрещавшую вход. На стенах туннеля виднелись полустершиеся надписи, которые вы тщетно пытались разобрать. Там, за водопадом, была полная тишина. Не замечая ни времени, ни расстояния, вы шли в темноте, как лунатики. В конце туннеля свет больно ударил в глаза.
Вы вышли под открытое небо. На краю водохранилища стоял домик без окон и без дверей, и рядом возился человечек лет пятидесяти. Отсюда водохранилище видно было как на ладони. Пляжи, бухточки, мысы, скалистые островки. Чем дальше, тем синее становилась вода, а на противоположном берегу тесно стояли дикие сосны.
— Добрый день. Вы сторож?
— Да.
— Вот приехали посмотреть, — Антонио вынул пачку сигарет и пустил ее по кругу, — много работы?
— Мало, — ответил человечек.
— Мы с товарищами искали электростанцию…
— Только
— Нет электростанции?
— Нету. Собирались строить, да пришла война, и строительство забросили.
— Зачем же тогда водохранилище?
— Для орошения. Вся долина Сегуры поливается этой водой.
— Странно, что не используют силу воды, как на других водохранилищах, — сказал Антонио. — А вода всегда есть?
— Всегда. Зимой — побольше, летом — поменьше, больше или меньше, а всегда есть.
— Странно, — повторил Антонио.
— Никому нет до этого дела.
— В других местах специально строят водохранилища, — заметила Долорес.
— Да, но это строили не они. — Человечек отвел глаза.
— Не они?
— Не они. Это водохранилище построили во время Республики.
Наступило молчание. Сторож сосредоточенно курил и потом неопределенно показал в сторону плотины.
— Вы-то молоды, чтобы помнить, а вот я помню. — Он еще раньше, инстинктивно, повернулся к вам спиной и сейчас добавил: — Эта плотина стоила много крови.
— Во время войны?
— Во время войны, да и раньше… Вы бывали в Йесте?
— Как раз едем туда.
— Посмотреть на энсьерро? [35]
— Мы не знали, что там это будет. Узнали только в Эльче. Совершенно случайно.
— Молодежь развлекается вовсю, — сказал человечек. — В наше-то время люди были из другого теста.
— А вы участвовали в войне? — спросила Долорес.
— И в войне и потом… Три года в окопах и четыре — в лагере.
— Как вы думаете, в Йесте мы сможем об этом узнать?
35
Энсьерро — церемония загона с пастбища быков, предназначенных для участия в корриде.
— О чем?
— О том, что случилось тут в тридцать шестом году.
Человек опустил руки в карманы и окинул взглядом пустынную плотину, заросшие густым лесом склоны гор.
— О быках и об энсьерро — все узнаете, что душе угодно… А вот о том — нет… Одни не скажут потому, что не знают, другие — потому, что боятся. Никто ни слова не скажет.
Новость долетела до самых дальних углов: в Йесте есть работа. Оповещенные родственниками и друзьями люди прибывали из Мадрида, Барселоны, Франции, Марокко. В вестях и письмах говорилось, что заработная плата там повышенная, а работой обеспечивают на много месяцев. После тоскливых лет скудости и нужды, казалось, вдруг открывалась новая эра прогресса и благополучия. Когда начались строительные работы на плотине, в городок вернулись около двух тысяч эмигрировавших оттуда жителей.
Инженеры и техники обегали весь район с чертежами, производили зондаж и брали пробы грунта, устраивали таинственные совещания с представителями городских властей. Поначалу люди, сплавлявшие лес по реке Сегуре, скептически наблюдали за группой горожан, которые, вооружившись теодолитами и новейшим планиметрическим инструментом, терпеливо измеряли ущелья и теснины в долине реки. Отгороженные от всего мира горами, жители этих глухих мест с детских лет научились с недоверием смотреть на посланников из столицы: на священников, судебных исполнителей, жандармов, сборщиков налогов. Какое им было дело до всех проектов, всех топографов? Вооруженные своими баграми, люди продолжали заниматься привычным делом, не трудясь даже разузнать о цели их приезда. Простой здравый смысл подсказывал им, что появление горожан не означает ничего хорошего. Может, они замышляли завладеть, как уже бывало, лесами и общинными землями? С падением короля ничего не изменилось. Центральная власть, как и прежде, проявлялась исключительно в форме брани и приказов, и, кто бы ни затевал тяжбу, всегда выходило так, что дело оборачивалось в пользу местных касиков.