Особые приметы
Шрифт:
В середине мая плотогоны, крестьяне, угольщики, лесорубы поднялись в горы, во владения касика, и начали валить лес.
Дождь уже перестал. Ты приподнялся, взял бутылку фефиньянеса и налил стакан до краев. Долорес внимательно разглядывала собранные в папке бумаги и показала тебе страничку, чудом уцелевшую при обыске, когда добросовестный жандармский сержант конфисковал всю отснятую тобою пленку. На листе черными чернилами были изображены контуры быка, и ты, облокотившись на валик софы, пристроился читать.
МУНИЦИПАЛИТЕТ ОКРУГА ЙЕСТЕ — ОФИЦИАЛЬНАЯ ПРОГРАММА ПРАЗДНЕСТВ
20-е число
5 часов вечера
Большая молодежная кавалькада по случаю открытия ярмарки
При участии оркестра, а также великанов и ряженых
21-е число
7
«Праздничная зоря» в исполнении оркестра
5 часов вечера
Народное гулянье на Ярмарочной площади
8 часов вечера
Концерт оркестра в павильоне на площади
11 часов вечера
Ночное гулянье
22-е число
7 часов утра
Оркестр пройдет по главным улицам города и исполнит «Веселую зорю»
10 часов утра
Торжественная служба и церковная процессия в честь Иисуса Утешителя
5 часов вечера
Народные состязания, для победителей — ценные призы
8 часов вечера
Концерт в парке
9.30 часов вечера
Большой фейерверк выполняет фирма «Сарагосская пиротехника»
11 часов вечера
Ночное народное гулянье
23-е число
6 часов утра
«Большая зоря»
7 часов утра
Процессия в честь Пресвятой Девы Скорбящей, Росарий [37] , затем — Святая месса
11 часов утра
Традиционное Энсьерро. Быки известного скотовода Дона Самуэля Флореса
5 часов вечера
Потрясающая новильяда, подробности — в специальных
программах
11 часов вечера
Сенсационное гулянье и торжественное закрытие празднеств.
37
Росарий — молитвословие, состоящее из многократного повторения молитв «Богородице» и «Отче наш».
— Когда вы приехали? — спросил Антонио.
— Двадцать второго. Помнишь, это было накануне энсьерро?
— Вот уж чего не забуду — как мы возвращались на постоялый двор под конвоем, — сказала Долорес. — Люди смотрели на нас, будто мы марсиане.
— Самое занятное было потом, — сказал ты.
— Когда меня зацапали в Барселоне, они опять припомнили мне твой фильм, — сказал Антонио.
— Если они хотели, чтобы я стал знаменитым, так этого они добились.
— А что стало с пленкой?
— Хранится в Мадриде.
— Не пей больше, — сказала Долорес.
— Поехали опять в Йесте, — ответил ты.
У въезда в город царило оживление: вереницы мулов, повозки, мотоциклы, лошади. Они запрудили шоссе, и машина медленно расчищала себе путь, вызывая у зевак крайнее удивление и любопытство. На всем пути до города царила необычайная суматоха. Молодые парни ставили заграждения посреди улиц, люди украшали балконы своих домов флагами и полотнищами. Время от времени раздавалась бойкая барабанная дробь. Перед самой площадью альгвасил заставил вас вернуться назад и оставить машину на круто идущей вверх улице, в нескольких метрах от постоялого двора.
Яркое солнце заливало деревенские дома главной улицы. Брюки Долорес в обтяжку вызывали молчаливое и завистливое осуждение всего женского сословия, а мужчины провожали ее жадными взглядами. Люди принимали вас за иностранцев, и некоторые разглядывали твою шестнадцатимиллиметровую кинокамеру подозрительно и враждебно. Ты снял несколько кадров приготовлений к энсьерро, старуху верхом на осле, угол дома с табличкой: «Улица Норберта Пуче Фернандеса, геройски павшего в России». Ребятишки шли за вами по пятам точно тень и пронзительно выспрашивали, зачем вы снимаете.
Ты хотел зайти в крепость, где сидел твой отец перед расстрелом, но она была заперта, а сторож со всеми ключами ушел, и никто не мог объяснить толком, где его искать. Некоторое время вы бродили по улочкам и переулкам, отыскивая хотя бы фундамент родового дома, который твоя мать унаследовала от двоюродного деда во времена далекие и для тебя — загадочные, дом, где как раз, может,
Вы пошли на постоялый двор перекусить. Скототорговцы, лоточники, коммивояжеры, крестьяне из соседних поместий ели, пили, курили, спорили; в небольшой комнате, пропахшей густыми и острыми запахами кухни, было шумно: караваи хлеба, жареное мясо, гороховый суп и густое красное вино. Человек лет тридцати у стойки бара не спускал с вас глаз.
— Вы из Мадрида?
— Нет, из Барселоны.
— Репортеры, на бой быков?
— Всего-навсего любители.
Вы пригласили его к своему столику и заговорили о быках. Он рассказал, что работает водителем автобуса, что приехал в город на время отпуска и что его семья живет в Каталонии.
— Вы из Йесте?
— Да как сказать, — улыбнулся он. — Из деревни, называется Ла-Грайя.
У тебя екнуло сердце. Ты постарался скрыть это, но разговор все равно перешел на водохранилище и на то, что случилось в этих местах за два месяца до гражданской войны.
— Не там ли как раз произошло восстание?
— Там. Вернее, на дороге между Йесте и Ла-Грайей, в нескольких километрах отсюда. Если вас интересует, где именно, я могу показать.
— Хорошо, — сказал ты.
Вы опять сели в машину и проехали через городок, страдающий в это время дня от нестерпимого послеполуденного зноя. Глазам было больно от ослепительной белизны стен; большинство балконов было увешано связками перца и кукурузными початками. Стоит выехать из города, и сосны тотчас же скрывают из виду дома, расположенные на холме. С шоссе, словно с дозорной башни, видно синее зеркало водохранилища Фуэнсанта, зеленая, котловиной, долина реки Сегуры и точно разноцветные лоскутья — поля на равнине. Постепенно городок становится все меньше, съеживается под громадой замка, и приезжий с удивлением видит лишь темные крепостные стены с башнями и бойницами — всю эту неумолимую геометрию, когда-то давным-давно замышленную как блистательный вызов, а после ставшую каменной гробницей, застывшей на долгие времена над судьбою ее смирившихся обитателей.
— Вон там, за поворотом.
Ты затормозил у самого кювета и вышел из машины, захватив кинокамеру. Солнце ложилось гнетом на пустынную местность, в страдающих под его лучами оливковых деревьях трещали цикады. Из города — как ты потом узнал — жандарм, бдительное око порядка, установленного людьми твоей же касты, следил за вами в бинокль.
Поместье называлось Ла-Умбрия и входило в округ Ла-Грайя. С незапамятных времен оно было общинным владением, но постепенно перешло в руки касика; это произошло в ту пору, когда его подставные лица хозяйничали в муниципалитете Йесте. В результате люди, которые обычно жгли дерево на уголь в здешних лесах, остались без всяких средств и вынуждены были сидеть без работы или эмигрировать. Строительство водохранилища лишь на время облегчило положение. После церемонии открытия водохранилища начался период ожиданий и надежд, которые частично питались поражением касика на февральских выборах, а частично — новыми обещаниями о помощи, теперь уже со стороны руководителей Народного фронта. Члены местного правления изо всех сил старались — но безуспешно — победить сопротивление властей провинции. Выведенные из себя жители Ла-Грайи терпеть больше не желали, они вошли во владение Ла-Умбрия и начали валить лес.
Решение это было принято единодушно. Мужчины, женщины, старики, дети, вооружившись серпами, палками, топорами, посохами, баграми, собрались перед домом, где жили лесники.
— Мы идем в Ла-Умбрию жечь уголь.
— Вы же знаете, дон Эдмундо запретил это. — Старший лесник стоял на пороге, держа ружье за спиною.
— У дона Эдмундо стыда нет. Эти леса общинные. И мы будем жечь сосну и сеять хлеб на равнине.
— Вы сказали это дону Эдмундо?
— Мы говорим это тебе.
— Если у вас нет разрешения…