Осознание
Шрифт:
Вообще это шоу хоть и не сильно меня растормошило, вдруг заставило серьезно задуматься, почему в восьми из десяти стран к власти пришли женщины, а руководители мужчины повально диктаторы, а не демократически выбранные главы. Катя с удовольствием досидела до танцев и стриптиза, и только тогда закапризничала, просясь, чтобы мы уже шли домой. Я разочарованно поднялся, украдкой посматривая на отличные фигурки обнаженных девушек на сцене и расплатившись карточкой через терминал, вмонтированный в столик, повел Катю к выходу.
Дома мы нисколько не уставшие конечно продолжили вечер под не плохое заказанное уже, не помню когда, да так и не распитое вино. Глубокой ночью куря прямо в постели, Катя
С интересом, изучая непривычную тоску, что защемила мне грудь, я даже не знал, что ответить. Наконец собравшись, я спросил:
– Это поэтому ты хотела, чтобы я месяц у тебя прожил, а не на выходные только перебирался?
Она кивнула в темноте, и я невольно закурил следующую сигарету, хотя только недавно потушил окурок. Ну что тут еще скажешь?
– Я… Мне… - я терялся в словах не зная, как выразить мое сиюминутное возмущение и странную боль, в которую переросла тоска. Я действительно любил Катю. Могло казаться, что я достаточно холодно держусь с ней. Ей и самой могло такое в голову приходить. Но я искренне любил ее. Не смотря на ее выкрутасы. Не смотря на огромную разницу в текущем социальном статусе. Не смотря даже на ее иногда едкие слова, я ее обожал. И мне казалось ее поведение… предательством что ли. Я не нашел ничего лучшего чем спросить: - А потом?
– Что потом?
– не понимая спросила Катя тихим голосом.
– Ну, мы поживем вместе месяц и ты уедешь. И на сколько? Она не сразу ответила. А когда ответила, то просто добила меня.
– Думаю на несколько лет. На два года точно. Это минимальный контракт в группе Полякова. Я, горько усмехнувшись, спросил:
– Два года. Я здесь учиться, а ты там зарабатывать свою нобелевку.
– При чем здесь нобелевка?
– наморщила лобик Катя.
– Это просто работа. Работа, для которой я училась. Работа, которой я уже посвятила столько лет. В понедельник будешь помогать мне сдавать материалы в архив, сам все увидишь. Это огромная работа. И я хочу ее закончить. Ты же поможешь мне? Или мне лучше попросить лаборантов?
Я, конечно, сказал что помогу. Как она подумала, что я откажусь? Она грустно улыбнулась и призналась:
– Я не хотела тебе это говорить сейчас. Я понимаю что с твоей стороны это выглядит… наверное неправильно.
Я с интересом смаковал это ее слово «неправильно». Да, черт возьми! Именно неправильно! Потому что это все не так должно было быть. Это должно было, если и закончится, то не так. А так… это обидно и неправильно.
– Но ведь у нас еще целый месяц впереди!
– пыталась развеселить меня Катя.
– Если не месяц, то три недели точно.
Я угрюмо кивал, ничего не говоря. Просто боялся голосом выдать ту горечь, что подкатила к горлу.
Конечно, я понимал, что ей нельзя отказываться от этой возможности. Что такой шанс, поработать с такими людьми, получить доступ к ТАКИМ деньгам выпадает раз в жизни. Я не хотел, чтобы мои сопли по поводу будущего расстраивали ее, такую почти счастливую грядущими перспективами. И я просто молчал, переваривая мысли о своих не радужных перспективах. Остаться одному да еще так… как-то все это казалось не просто неправильным, а даже, наверное, диковатым для меня.
Утром я, оставив ее отсыпаться после тяжелой недели, сам поехал к приятелю по группе поговорить за жизнь и, наверное, найти утешение. Приятель оправдал все мои надежды, вполне здравыми рассуждениями за бутылками водки. Я понимаю, что водка с утра это шок для большинства здравомыслящих людей, но я бы тогда и от самогона не отказался. Хоть приятель и был младше меня на тройку лет, он вполне толково убеждал меня, что мне наоборот стоит радоваться, что моя «наука», как он назвал Катю, сваливает из Москвы. Он раскрывал предомной красивые картины грядущих студенческих пьянок и шалостей. Я грустно кивал, подливая ему и себе, и думал что, наверное, он прав и что я зря так расстраиваюсь из-за не сложившихся, настоящих далекоидущих отношений. Я любил Катю. Мне было больно оттого, что она вот так покидает меня. Но когда я подумал, а готов ли я на ней жениться, то мне пришлось самому себе признаться, что брак для меня пугающь. И не брак с Катей, а просто такие вот серьезные отношения. А уж с Катей, чей соцстатус был значительно выше моего и просто вызывал во мне нездоровые мысли. И как она меня будет своим товарищам по работе представлять? Знакомьтесь это мой муж - студент. Ужас-то какой. Права она была. Сто раз права. В науке, как и в спорте, место сверхмолодым. Не обремененным ни стереотипами, ни классикой мышления, ни особым моральным стержнем, мешающим развитию науки. Я если продолжу идти тем же путем буду просто белой старой вороной.
Серьезно пьяный, плохо понимающий, как же мы так напились с приятелем, я добрался к себе домой и очень обрадовался, что родители где-то пропадали. Приняв таблетки для отрезвления и контрастный душ, я более-менее ожил, но жестоко потянуло в сон. Не противясь я добрался до кровати в своей комнате и, завернувшись в плед крепко уснул.
Мне было страшно. Невероятно страшно и страх этот и так до боли терзая грудь и сердце, еще вызывал рези в желудке отчего меня аж сгибало всего. Я скрюченными пальцами впился в сырой песок и с дрожью в суставах не мог ни шевельнуться, ни даже кажется вдохнуть.
Огромная волна выше всех домов на побережье все продолжала расти и наваливаться на пораженный криком паникующих людей берег. Кому-то еще хватало сил подняться и пытаться убежать через каменные ограды набережной, через живые изгороди и невысокие железные ограждения дорожек. Но я пораженный в самое нутро видом ужасной надвигающейся катастрофы не мог даже захрипеть, не то что повернуться и побежать. Когда со все нарастающим ревом волна была совсем близко оголив песчаное прибрежное дно, я подумал что у меня все-таки есть шанс спастись, если я наберу побольше воздуха в грудь и попытаюсь всплыть внутри этой ужасающей массы.
Мозг просто не соображал что высота волны не оставит никому попавшему в нее ни единого шанса. Он продолжал травить мой дух надеждой, отчего тело вдруг начало слушаться и я подскочил, встал задирая голову и расширенными от страха глазами рассмотрел гребень нависшего исполина.
Я даже приготовился сразу плыть, только волна навалится на меня. Но какого же было мое изумление, что стена воды словно бетонной плитой ударила меня в лицо и грудь, повалила на ставший тверже камня такой ласковый еще недавно песок и просто раздавила меня в нем. А потом подхватила и переломала меня пополам, свернула немыслимым калачом и растерла о каменную насыпь набережной. Я еще мог удивляться когда мое изувеченное и уже не чувствующее боли тело буквально разорвало от удара в воде об изогнувшийся и сорванный со своего места фонарный столб.