Осознание
Шрифт:
Временный паспорт на имя Владимира Морозова нам выдал лейтенант - секретарь комиссии. Рассматривая толстенькую книжицу, Владимир изумлялся, зачем столько страниц.
– В паспорте отмечаются все твои заслуги. Весь твой трудовой стаж. Замечания тоже отмечаются, но редко. Никто не хочет портить другим жизнь. Эта документина у тебя на всю жизнь, если твои данные не восстановят. Пошли запрос на тебя писать очередной.
– Опять отпечатки снимать будете?
– спросил он с досадой.
– У меня их уже во… - я указал на свое горло. И,
Вечером, когда комиссия на своем транспорте двинулась дальше на юг, а временный лагерь опустел полностью, мы собрались у нас дома что бы обмыть получение паспорта нашим погорельцем.
– Они его уже расстрелять хотели!
– Возмущался Сергей чуть пьяным голосом.
– Мол, не место среди нас больным на голову. Я ему хотел сказать, что он сам больной…
– Кому?
– спрашивала Настя, радуясь, что Владимир отделался от всех этих дознавателей.
– Да там был один мудак. Знаток законов и инструкций. Это по его милости две трети была расстреляна. Мол, инструкция есть такая. И комиссия выбирала не виновных и невинных, а кого стоит расстрелять, а кого нет. Бред согласитесь? И кого они больными называют? Их самих в психушку надо.
Андрей, помощник Василия дернул за край формы Серегу и попросил его не орать так и о таком. Василий кивнул, сказав, чтобы не палил расслабуху.
– Какой-нибудь солдатик услышит под окнами и привет севера!
– сказал Василий.
Серега поднял тост, и мы выпили за нас. Тех при ком не надо думать сдадут тебя или нет на утро следователям глядящих.
Слушавший нас Владимир все никак не наиграющийся со своей паспартиной вдруг сказал:
– Как так жить-то можно, всего боясь…
– А об этом главное не думать.
– Пожав плечами, сказал я.
– Просто надо делать свое дело и все.
– Мдааа… - протянул загадочно Владимир и сказал: - Я думал это у нас дурдом… А вам тут тоже не скучно.
Мы посмеялись и попросили рассказать, еще что-нибудь из ложных воспоминаний погорельца.
– Да ну вас.
– Пожаловался он.
– Опять издеваться будете над больным человеком.
– Забудь что ты больной!
– сказал с насмешкой Василий.
– Видал? Больных расстреливают.
– А у нас тоже не особо лечат. Изолируют. Чуть что не так все… давай-ка прокатись в «санаторий» лет на пять… За обычную демонстрацию протеста, можно влететь года на три. Это если повезет и не припишут тебе по доброте своей сопротивления аресту или антигосударственную агитацию.
– Ха.
– Не подобающе усмехнулся Руслан.
– Зато ведь не расстреливают?
– Нет. Не расстреливают.
– согласился Владимир.
– Отправляют туда, где ты сам сдохнешь.
– Это где?
– спросил Руслан, подливая себе и Владимиру самогона.
– Полигоны всякие… Эксперименты научные. Или медикам на растерзание…
Я вдруг осознал, что начинаю верить этому спокойному уверенному голосу страшно изуродованного человека.
– Брррр.
– встряхнул я головой.
– Насть, ты не слушай его… У него там пятиэтажки на воздушной подушке катаются. Он и не такое придумает.
– Ну-ка, ну-ка… - потребовал подробностей Василий, и через упрямство свое Владимиру пришлось повторить нам сказку про то, как он работал в какой-то пустыне, развозил воду для местных жителей.
– А отчего же они в пустыне живут? Им что места мало? Владимир пожал плечами и не пояснил.
– Все. Завязываем со сказками про лучший мир.
– Потребовал Серега.
– Да он не лучше наверное… - признался Владимир.
– Просто там другие проблемы. Другие сложности. Я там не смог… И вроде как получается, что мне второй шанс дали. Только изуродовали. Поучительно подняв палец, Василий сказал:
– Во! За все надо платить. Слышишь, Серега, я тебе говорю. А вообще ты прав. Все завязываем с болтологией. Все по домам.
Разогнав толпу, отправив Владимира спать в общагу, где обитали бывшие заключенные решившие остаться при лагере, мы с Василием не завалились спать, а засели на кухне, и я спросил его после очередной кружки трезвящего крепкого чая:
– Ну, чего? Завтра Серега документы на твою Алинку выпишет. Тебе подписать их надо будет.
– Подпишу.
– спокойно сказал Василий.
– И она уедет?
– И она уедет.
– Кивнул он и, подумав, добавил: - Причем поедет вместе с грузовиком с картофелем. От моей помощи она отказалась. Не мил я ей стал.
– А что Настя сказала?
– А она тебе ничего?..
– спросил он удивленно, потом ехидно так усмехнулся и сказал: - Значит и не надо тебе знать.
– Да вы сговорились.
– Сказал я и отхлебнул горячего чая.
– Да нет… - как-то грустно сказал Василий.
– Просто все это настолько глупо и непонятно, что начну я рассказывать, ты будешь меня пытать «Что?» да «Как?». И такой сукой ее считать начнешь. А это не так… она в чем-то права. Так что даже не спрашивай.
Я и не стал спрашивать. Просто посидели, поговорили о делах, о разболтанности личного состава. Василий сделал мне втык за участившееся пьянство на постах. Понимая что, в общем-то за дело я пообещал разобраться, как закончим с уборочной.
– На губе сгною.
– Пообещал я невидимым врагам служебной дисциплины. Василий, хмыкая, сказал:
– Сначала надо самим бросить каждый день пить. С нас же пример берут…
– Значит, пора вспоминать службу.
– Пришел к выводу я и опечаленный поплелся в постель. Настя во сне обняла меня, закинула мне на бедро ногу и пробормотала:
– Завтра не буди меня. Вставать готовить не буду.
– А покормить меня перед службой?
– притворно возмутился я.
– Завтра воскресенье… - напомнила мне она и я понял, что новую жизнь в воскресенье не начать, а в понедельник ее начинают только самые наивные.