Осознание
Шрифт:
– Устал?
– Спросила она.
Я отрицательно помотал головой в ответ, но, понимая, что ей хочется поговорить, закурил и сказал:
– День идиотский немного. С утра суматоха из-за приезжих. Пока разместили да пока подготовили им все для работы… потом лагерь изнутри пришлось перегораживать… в общем не скучно было. А после построения в новом лагере поехал на дальние поля и там представь, застрял. А вокруг не души. Я и так толкал и эдак… но у меня не велосипед… даже на пару сантиметров не сдвинул. Только перепачкался весь.
– И как ты
– Грузовиком вытянули.
– Сказал я выдыхая дым в небо. Она помолчала немного и спросила у меня:
– А, правда, что сегодня в новом лагере кого-то расстреливали? Точнее много расстреляли?
– А ты-то, откуда знаешь?
– Удивился я.
– Выстрелы слышала. А потом Владимир приходил, рассказывал. Он все своими глазами видел.
Я немного разозлился на спасенного мной когда-то парня. Ну, он, конечно, нашел, что моей Настюхе рассказывать. Она над раненым рыдала, которому руку ампутировали срочно, а он ей о расстрелах. Дурак.
– Ну, что-то такое было… - неопределенно сказал я.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– возмутила она негромко. Вздохнув и понимая, что уже усталость и сон отступают, я сказал:
– Насть. А как ты хочешь, чтобы я об этом при тебе говорил? Я еще Владимира поймаю, ему объясню, что не надо тебе такие страсти рассказывать.
– Это я сама попросила…
– Да какая разница. Сама не сама… додумался дурачок.
– Нет он не дурачок.
– сказала Настя и я заметил, как она мотает головой. Я усмехнулся, понимая ее. Владимир может и не от мира сего, но и правда не дурак. Я помню, как он быстро разобрался, что у меня в машине забарахлило, и из-за чего она рывками стала ехать. Но Настя имела в виду нечто иное и загадочно спросила у меня: - А ты в пустыне был?
– В какой?
– спросил я для формы скорее, так как ни в одной из них не был никогда.
– В Гоби?
– сказала Настя странное для меня название, и я помотал головой.
– Я даже, где такая не знаю.
– Признался я.
– Я тоже.
– Сказала мечтательно Настя.
– А он там говорит, работал. Воду развозил. На огромных таких с пятиэтажку машинах. На воздушной подушке.
– А почему именно на воздушной подушке?
– Спросил я, сдерживая невольный смех, готовый в любую минуту прорваться.
– Как ты не понимаешь?
– сказала она то ли смеясь, толи действительно возмущенно.
– Они забирали пресную воду, заползая прямо в озеро огромное. Такое как наше водохранилище. И потом везли ее по пустыне в удаленные поселки в ней.
– А зачем строится в пустыне?
– Спросил я, уже откровенно улыбаясь.
– Места что ли мало?
– Я откуда знаю? Может там, в пустыне люди прятались, чтобы пережить резонансную бомбардировку.
– То есть они вот так предугадали, когда она именно произойдет, что даже поселки поставили там?
– сказал я и засмеялся.
– Тёма. Блин, ты не романтик!
– Покачала она головой.
– Ты наоборот говорила, что я романтичен не в меру.
– Не переставая посмеиваться, сказал я.
– Это раньше было. А сейчас ты нудный, весь в работе, и вообще… Когда мы последний раз ездили с тобой отдыхать на Лысые? Когда ты последний раз летал?
– Солнышко… - сказал я ей, улыбаясь.
– Под Лысыми больше нет леса я же тебе говорил уже. Там так отвратительно сейчас. Танки изуродованные. Железка вся покореженная. И вместо леса горы прелого мусора… И воняет там жутко. Даже когда ветер.
Она кивнула, вспоминая мои рассказы с последнего заезда на Лысые. Гниль и запах разлагающейся органики даже до вершины доходили. Я приехал в одно из воскресений со своим помощником просто отдохнуть развеяться, но вместо этого с отвращением вернулся домой и завалился спать. Летать в таких условиях мне казалось и кощунственным и противным.
– Пойдем спать?
– попросил я.
– А то ведь сейчас весь сон перебью и не усну до утра. И тебе не дам.
Она поднялась и, взяв меня за руку, повела в дом. Но мы не сразу улеглись спать. Буквально через минут тридцать появился Василий и так грохотал на кухне посудой в поисках чего пожевать, что Настя с вздохом встала и пошла помочь ему. Я тоже поднялся и пошел на кухню покурить да поговорить с полковником:
– Ну, что Серега? Пошел морально готовится?
– спросил я у Василия, когда тот жадно грыз мясо с кости из супа.
Настя разогревала ему в кастрюльке суп и посматривала на него несколько странно. Василий не отвечал и продолжал издеваться над костью. Что-то в нем было и правду не так, и я осторожно спросил:
– Что у нас опять плохого случилось?
В этот раз Василий оторвался от кости и помахивая ей в воздухе сказал небрежным тоном:
– С Алинкой поссорился.
– Из-за чего?
– удивился я.
– Через два дня у нее освобождение…
– Ой, я и забыла!
– спохватилась Настя.
– И она со мной не остается. Уезжает. Я вскинул брови в удивлении и спросил:
– А чего так? Василий пожал плечами и ничего не ответил.
– Не бери в голову. Ей надо с родными встретиться. Показаться что жива. А потом вернется.
– Предположил я. Но Василий покачал отрицательно головой. Отложив обглоданную кость на блюдце, он сказал:
– У нее нет родных. Ее личное дело я знаю от корки до корки.
– Подумав он сказал немного зло: - Скорее остался у нее там кто-то вот она к нему и едет.
Я не знал, что сказать, а говорить глупости отчаянно не хотелось. Слишком вид у полковника был расстроенный.
– Хочешь, я поговорю с ней?
– спросила Настя, ставя перед Василием тарелку супа.
– Попытаюсь ее убедить…
– Не надо.
– Отрезал Василий. Глядя исподлобья на меня, он сказал тихо: - Она мне такого там наговорила сегодня… Так что не надо. Пусть едет. Я не стал ничего говорить. Просто повернулся и ушел. Чуть твоего Владимира, правда, не зашиб. Скажи ему, чтобы перестал в лагере отираться. Или не ночью, по крайней мере.