Осознание
Шрифт:
Владимир выключил свет, и она даже без мурашек по спине приняла его немного неуклюжие ласки.
Думая только о завтрашней важной встрече с генералом, на которую надо было непременно взять красавицу Алину, мало ли пригодится, Наталья смогла все спокойно стерпеть и даже усыпая прижаться к плечу изборожденному уже почти рассосавшимся, но еще чувствующимся шрамами.
Пожелав Владимиру спокойной ночи, она и сама довольно скоро провалилась в глубокий сон. И не было в нем ничего необычного. Только тьма, пустота и странное желание не выходить из нее. Не просыпаться, находясь в этом покое. Только во сне она отдыхала и душой и телом. А странный человек рядом с ней даже во сне покоя не имел и каждый раз, из ночи в ночь, снова и снова умирал, чтобы, получив второй шанс, появится здесь. Он не мучился
Часть вторая. Калейдоскоп сознаний.
Команда нашей «альтернативной» группе выйти на построение поступила в четверть пятого утра. Легко представить, как мы все обрадовались. Самое мягкое, что я услышал в адрес администрации от своих товарищей по несчастью было добрым старым словом «уроды». Кое-как, натянув наши нестиранные с неделю робы, мы выползали в коридор строиться. Сержант, брезгливо осмотрев нас, скомандовал повернуться и двигаться на выход из казармы.
Иней на деревьях и покрывшиеся тонким ледком лужицы напомнили всем что, в общем-то, не май на дворе, а настоящий октябрь. Если сержант, построив нас перед входом в казармы, зябко передергивал плечами в своей утепленной куртке, то мы в наших тонких летних робах просто откровенно мерзли после душного тепла казармы. Убедившись, что мы все на месте сержант развернул громкими командами колонну и, сказав следовать к медбоксу, повел нас через темный, лишь изредка освещенный фонарями парк к медицинским корпусам.
Обнимая себя за плечи, я старался не нарушать строй и думал только о том, как бы быстрее попасть в тепло. Но дорога до площадки с флагштоком вокруг которой разместились медицинские лаборатории и административный корпус была не такая уж близкая и когда мы, наконец, преодолели парк я окончательно замерз, еле сдерживаясь, чтобы не присоединится к коллективному клацанью зубами.
Перед флагштоком нас снова построили и сержант, скрывшись в медбоксе показался нам просто подонком. Но мерзли мы относительно не долго. Вскоре наш мучитель и доктор Гривцев появились на крыльце медбокса и нам велели не давясь заходить внутрь и выстраиваться вдоль стены.
«Не давясь» не получилось. Когда восемьдесят гражданских пытаются протиснуться в узкий дверной проем, чтобы очутиться, наконец, в тепле, никакие команды не помогут. Предвидя это, и сержант, и доктор поспешили скрыться внутри, чтобы не быть сметенными толпой. Уже в длинном сером коридоре напротив двери с табличкой «лаборатория крови» я присел и, прислонившись спиной к стене, облегченно вздохнул. Роба еще была ледяная, но скоро и она должна была пропитаться теплом медбокса и больше не мучить меня. Можно было, конечно, пробиться через толпы, что скопились около двух батарей и попробовать урвать себе кусочек «места под солнцем», но мне спросони да еще после такого отвратительного подъема, было откровенно лень шевелится. Я сидел, тупо разглядывая ручку двери перед собой, и ждал пока мне станет окончательно тепло. Я, кажется, даже не думал в тот момент ни о чем.
У нас оказалось достаточно времени, чтобы отогреться. Только через минут двадцать вызвали первого в списке для прохождения анализов и тестов. Мое имя было в середине списка и я почти задремал, отогревшись, к тому моменту как меня позвали.
– Фриц! Тебя зовут.
– ткнул меня мой сосед у стены и я резко поднялся.
– Ага… - поблагодарил я и пошел к дальней двери, у которой хмуро замер сержант, рассматривая мою вялую тушку двигавшуюся к нему. Посторонившись и пропустив меня в лабораторию, он закрыл за мной дверь и остался в коридоре.
Доктор Гривцев сидел за дальним угловым столом и в свете допотопной лампы что-то писал в огромном гроссбухе, не обращая абсолютно никакого внимания, что происходит в помещении. Замерев на пороге, и не сводя с него глаз, я отрапортовал:
– Доброволец сорок девять, двенадцатой контрольной группы прибыл для прохождения тестов.
Не отвечая мне ни слова, Гривцев рукой указал на медсестру с вялым, припухлым и уставшим лицом и снова уткнулся в свои записи. Медсестра же, оторвавшись от подготовки аппаратуры к следующему сеансу подняла на меня безразличный взгляд и тоже молча указала на кресло перед «тостером».
Сев в кресло и уже привычно вложив ладони в щели аппарата для тестирования, чем-то напоминающий гигантский тостер, поставленный на попа, я стал ждать указаний.
– Лицо к маске прислоните.
– сказала негромко медсестра.
– Смотреть перед собой. Стараемся меньше моргать. Когда уколет палец, не шевелиться и отнимать лица от маски.
– Я знаю… - тихо сказал, почти прошептал, я.
Прислонившись к пластиковой насадке фиксирующей положение лица во время теста, я стал смотреть, как и велели, перед собой на миниатюрный экран с гуляющим по нему логотипом компании - производителя медицинского оборудования. По негромкому нажатию кнопки медсестрой, логотип исчез и его место заняла лубочная картинка деревенского домика окруженного пышным садом. На скамейке у крыльца сидела старушка и беззубо так улыбалась мне. Я только рассмотрел старушку, как картинка сменилась на не очень приятное изображение новорожденного мальчика еще соединенного пуповиной с невидимой мне матерью. Красное сморщенное личико надрывающегося в крике младенца не вызвало у меня, как мне самому кажется, особых эмоций. Следующей шла картинка, где немолодой человек счастливо улыбался, а рядом с ним красовалась надпись «побежденная старость - шанс для духовного роста». Это был кадр из древнего рекламного ролика, где всем прошедшим химиотерапию, останавливающую процесс старения, рекомендовалось поступать на курсы социальной терпимости. Кажется, на тех курсах обучали азам психологии. Мои родители, пройдя их, стали совершенно невыносимы в попытках тщательнее меня понять. Долго их сочувствие моей, якобы, по их мнению, не складывающейся жизни, я вынести не мог. И через полгода пыток, я покинул отчий дом. А через пару лет самостоятельной жизни я, как они и предсказывали, оказался здесь, в подготовительно-контрольной группе этого долбаного заведения. Точнее они-то предсказывали, что я просто сгину-пропаду, но, собственно, оно так и вышло. Для всего остального человечества я по приговору суда пропал надолго.
– О чем вы думаете?
– строго спросила меня медсестра и потребовала: - Смотрите на изображение.
А на картинке руководитель правительства нашей необъятной родины, улыбался довольный, как будто только что прошел курс омоложения. За ним предстало тело обнаженной девушки лет восемнадцати - девятнадцати. Почему после Лидера шла голая девица, для меня было непонятно, но я знал, как бы на эту тему прошелся бы мой сосед по койкам. За девицей шел почему-то длиннющий ряд животных. Затем калейдоскопом промелькнули виды звездного неба. Туманности и планеты, звезды и скопления. Где-то на туманности лебедя меня и кольнуло в средний палец правой руки. Я, конечно, вздрогнул от неожиданности но, как и приказали, лицо не отнимал, продолжая рассматривать непонятно кем подобранный образный ряд.
Наконец тест закончился, снова заплавала реклама производителя этого чуда-ящика, а мне разрешили вынуть руки из полостей. Я встал и, дождавшись команды, вышел вновь в коридор. За моей спиной прозвучала фамилия моего соседа и, проходя мимо, я, показывая ему уколотую руку, сказал быстро:
– Только из пальца берут.
– Там тостер?
– Спросил он оборачиваясь и я кивнул ему. Мой сосед скрылся в кабинете, а я занял свое место у стены.
– Чё, Фриц, крови не боишься?
– спросил меня стоявший чуть поодаль Комар.
– Да я вроде не ребенок, чтобы крови бояться.
– сказал я рассматривая снизу вверх лицо этого уголовника.
Не сказать, что за неделю, которую я провел в этом райском уголке он сильно меня доставал, но кличку Фриц это именно он мне придумал, узнав, что я по национальности немец. Вот уж было мне удивительно. За двадцать лет никого в Москве моя национальность не волновала, а попал сюда, так сразу стала волновать.
Вообще мне повезло. Я не поехал по этапу на юг. Сразу после суда я подписал соглашение на участие во всей этой авантюре и ко мне отнеслись благосклонно. Хорошо хоть преступление-то ерундовое. Как мне объяснили, что буде оно классифицировано как тяжелое антисоциальное, то шиш бы мне, а не этот санаторий.