Ост-Индский вояж
Шрифт:
Недели через две вышли к Оке. На правом берегу виднелась деревенька. А редкие дымки над крышами показывали, что людей там не так много.
— Да, замордовали людишек, — в который раз сокрушался Сафрон, разглядывая жилье, до которого так рвалась душа. — Может, посчастливится, и добудем харчей?
— С этим везде плохо, казак, — ответил Герасим. — Помнишь, четвёртого лета, снег упал на Богородицу? Урожая давно хорошего не бывало. Изголодались мы, да и обтрепались. Хорошо, захватили господское, а то бы и вовсе замёрзли в лесу.
— Благодари Бога, что хоть живыми остались, — тихо молвил Сафрон. — Пошли, что ли? Лёд ещё по-зимнему крепок, не провалимся.
— Одначе, казаки, ступать осторожнее, — посоветовал Гераська.
— Вроде тихо в деревеньке. Там не больше двадцати изб. Совсем отощала землица русская! Когда это лихолетье кончится? — Аким вздыхал, глотал голодную слюну и ноздрями ловил струйки домашнего жилья.
Поднялись на высокий берег, прошли шагов двести и остановились перед полуразвалившейся избой с местами провалившейся кровлей. Солома, почерневшая и подгнившая, клоками торчала во все стороны. Оконца без пузырей смотрели жалко, подслеповато.
— Вот и жилье на худой конец, — молвил Герасим, оглядываясь. — Что-то собак не слышно. Поели, что ли?
— А что ты думаешь, — отозвался Сафрон. — Видать, и здесь побывали чьи-то вояки. Надо жителей расспросить. Найдём ли тут пожрать чего?
В деревне люди жили в половине изб и голодными безразличными глазами смотрели на чужаков. Ни о какой жратве не могло быть и речи. Сами едва держались, подгребая всё, что только можно.
— Надо хоть отдохнуть, — предложил Аким. — Попросимся в избу погреться.
Перекусить не удалось. Никто ничего не мог предложить. Но отогрелись и заторопились дальше.
Уже начинало смеркаться, день помутнел, а впереди завиднелась деревенька.
— Гляньте, казаки, рыбаки сидят у лунок. Видать рыбка-то ловится! — Данил ускорил шаг. — Может и нам что обломится, а?
Их встретили злобными недоверчивыми глазами. На приветствия не ответили, но никто ничего не предложил. Рыбаков было четверо и почти все древние старцы. Лишь один был юноша лет шестнадцати, замотанный в платки до глаз.
— Что тут у вас, люди добрые? — наигранно бодрым голосом спросил Данил. — Мы тут подумали, что вам не грех и с нами поделиться немного своим уловом.
Ему не ответили, лишь один старик пожал плечами и страх мелькнул в его слезящихся глазах.
Казаки осмотрели улов.
— Деревня, наловили порядочно, и мы просим продать часть улова нам, как пострадавшим от литовского да польского лиха. Вот вам четыре деньги, больше у нас нету, и мы забираем половину улова. — Данил деловито отобрал рыб побольше, завернул в кусок тряпки, подмигнул рыбакам и качнул головой товарищам. — Пошли в деревню, чай найдётся и для нас какая брошенная изба.
Изба, конечно, нашлась. А рядом стояла другая, добротная, но явно без хозяйского глаза, и молодуха стояла на крыльце и высматривала новых соседей. Покрасневшие щеки и нос выглядели соблазнительно.
Данилка ухмыльнулся, кивнул задорно, словно здороваясь. Молодуха слегка скривила губы в подобии улыбки, но не ответила.
— Надо подкрепиться немного — и я отправлюсь в гости, — ухмыльнулся Данил.
— Как бы не турнули тебя из гостей, — буркнул Аким. Он жадно раздувал огонь в печи, готовясь сварить рыбу в чугунке, валявшемся на полу.
— В деревне почти не осталось мужиков. А баба ядрёная и не прочь приласкать несчастного путника, пострадавшего за царя… или царевича, — усмехнулся казак. — Что там у тебя, Акимушка? Живот подвело от предвкушения божественного обеда. Или ужина, хе?
— Скорей завтрака, — мрачно усмехнулся Сафрон.
Аким бросил в чугунок щепоть соли, ещё оставшейся от старых запасов, и не отходил от печки, дожидаясь, когда рыба сварится. Потом они с жадностью пили жидкий горячий навар, обсасывали косточки и блаженно жмурились на огонь в печке, уже пышущей жаром таким приятным, что внутри разливалась божественная благость.
— Теперь можно и в гости отправляться, — молвил Данил и плотоядно осклабился.
— Смотри поосторожнее, кобель мартовский, — предупредил Аким, но видно было, что он завидует.
Поплотнее заткнув все щели в окнах, казаки устроились на печи, укрывшись кожухами и тряпками, что нашлись в избе. Было холодно, но намного лучше, чем в лесу у костра, который постоянно надо было поддерживать, вставая и дрожа от озноба.
Данил вернулся лишь утром, принёс ужасного полхлеба и солёных огурцов.
— Больше ничего не сумел выпросить у бабы. Приняла и даже не очень скромничала, и вам гостинца передала. Пользуйтесь моей добротой, казаки!
— Значит, уломал? — поинтересовался Аким.
— Сама была не против. Но… Сафронушка! Она заговаривала о тебе. Могу уступить по дружбе. Баба знатная и подкормить может. Негусто, но нам и такое за божественный дар покажется. Пойдёшь?
— Как-то совестно, — попытался отнекиваться казак, но все увидели, что у того глаза заблестели алчным светом.
— Ты что, сдурел, Сафронушка! — воскликнул Аким. — Баба сама тебя призывает, а ты так… Иди и не обижай молодуху. Небось скучает без мужика, а ты у нас видный и тихий. Иди, отведи душу!
Сафрон вроде бы с трудом, но согласился и отправился в гости. Вернулся смущённый, но довольный и тоже с гостинцами.
— Бедно живут людишки. Эта баба была при зажиточном мужике, да мужик загинул где-то. Я ей немного мелочи оставил. Вот лука дала и капусты.
Остальные казаки усмехались с завистью и жадным желанием хоть что-то перекусить.