Ост-Индский вояж
Шрифт:
— Есть маленько, — усмехнулся Сафрон криво и недобро. — Зато ты силой не обделён. Смотри, какие плечи! А ноги кренделем, и сбить тебя трудно.
— Для девок это не имеет значения, друг. Морда нужна смазливая.
— А ты на балалайке научись тренькать. Девки это привечают. Сразу повысишься в их глазах.
— Куда мне, Сафрон! Я лучше попытаю счастья в походе. Уже скоро собираются в дорогу. С нашего хутора я четвёртый согласился ехать. Благо коня сохранил, и оружие. Не с пустыми руками появлюсь перед атаманом.
— Когда отбываешь? — спросил Сафрон с некоторым сожалением, и остановил друга, пытавшегося затянуть песню.
— Через неделю. Попрощаюсь с братами, с родителями — и тронусь. Сбор у Хопра. Там Болотников устроил себе стан и собирает воинство. Он ведь беглый холоп какого-то боярина, и зуб имеет на него порядочный. Да и на остальных не меньший. Говорят, он высоченного роста. Мне боязно пред его очи становиться. Разве что атаманом Корелой похвастать.
— А что, Данилка! Это мысль. Даже очень хорошая!
Неделя почти промелькнула в прощальных попойках и весельях. А у Сафрона померла дочка, и он вовсе опечалился, схоронив её рядом с матерью. И огромная печаль навалилась на казака. Он только пил горькую и не обращал ни на кого внимания. Неожиданно быстро собрался и присоединился к Данилке и другим казакам, собравшимся в лагерь Болотникова.
— И верно, друг, — утешал Сафрона Данилка. — В походе нет места для печали и раздумий. Ты скоро перестанешь тосковать, а коль не сложишь головы, то вернёшься с полными сумами добра дорогого и монет золотых. Вон говорил один странник, что ляхи собираются снова поддержать нового Димитрия. То будет для русского народа печаль так печаль, Сафрон.
— Война, — мрачно ответил казак, не желая особо болтать по пустякам.
— Так ведь наши исконные вороги, Сафрон! — не унимался Данилка. — Я б их сам порубал, да теперича они наши, вроде бы, союзники.
Болотников всех принимал, зорко осматривал каждого, и знакомился.
— Значит, вы воевали под началом Корелы? Знатный казак. Слыхал, он так и остался где-то на севере. Может, повстречаем. Ты, Сафрон, бери этих казаков, до десятка тебе подкину ещё, и будешь десятником у нас. Потом видно будет.
Сафрон безразлично поклонился, промолчав.
— Что с ним? — спросил атаман, когда Сафрон отошёл к лошадям.
— Схоронил жену и дочку, атаман, — ответил Данилка. — Жаль казака. Бог не соизволил облагодетельствовать его.
— Он не стар ещё, найдёт себе подходящую в походе. Это для нас не задача, — махнул рукой атаман и ушёл по своим атаманским делам.
Данилка проводил того завистливым и восхищённым взглядом.
— Ну и громила! — воскликнул Данила, встретив Сафрона. — Мне он понравился. Без важности держит себя. Иван Исаевич, вроде так называют его.
— Не узнал, когда выступаем?
— Кто ж мне такое скажет, Сафрон! Это тебе легче узнать. Ты теперь у нас малый атаман будешь.
— Не смеши, — сурово ответил Сафрон и отвернулся, заметив: — Собирай наших. Пора устроиться. Темнеет уже.
Почти месяц толклись казаки в лагере. Собралось уже несколько тысяч, и у старших уже зачесались языки.
— Сколь можно сиднем сидеть! Пора и в дорогу трогаться! — ворчал пожилой казак с высоким лбом и шапкой на затылке.
— Этак отощаем вконец, и до ворога не дотянемся, — поддержали его остальные казаки. — Что думает атаман?
— Лучше скажи, что слышно про царевича. Тут однажды слышал, что он самозванец. Верно ли такое?
— Тут всякое услышишь! Кто чего хочет, тот и гутарит. Язык, он без костей.
— А хоть бы и самозванец! — воскликнул бойкий молодой казак в обтрёпанной рубахе и синих шароварах. — Лишь бы добра добыть поболее. На хутор приволочь, да семью обеспечить.
— Да у тебя и семьи ещё нету, байстрюк! — хохотнул пожилой.
— Того и стремлюсь добра нахапать, чтоб, значит, можно было жену поймать в сети мои. Не век же бобылём ходить. Хуже всех, что ли?
Начались байки про баб и девок, про детей и жён.
— А мне бы какую с Кавказа найти, — мечтательно молвил ещё один молодой казак без бороды и с жидкими усиками, едва пробившимися на верхней губе. — Уж очень они видные и работящие. Там баб в повиновении держат.
— Ещё молоко на губах не обсохло, а он уже про баб гутарит. Ишь, нашёлся!
— То богоугодное разумение, — молвил пожилой. — Так завсегда бывает, особливо по молодости лет. Пусть слюнями исходит. Полезно! Хе-хе!
— Оно и нам, старшим такое не помешает, хоть и семейные мы. Это у запорожцев казакам не позволено жениться. У нас иное дело.
— Мне такое не подходит, — отозвался Данилка и смутился смелости языка.
— Вестимо, парень! — осклабился пожилой. — Нам надоть казаков растить, и о хозяйстве думку думать. Опора государства мы!
Наконец лагерь неожиданно зашевелился, словно муравейник, и слух о скором походе тотчас разнёсся среди казаков.
Все повеселели, забыли про тоску и безделье и с охоткой принялись готовить телеги, коней и оружие. Обозные бегали, собирали провиант, собирали телеги и возчиков, а сотники перекликали своих казаков, собирая вместе.
Выступили в начале лета. Казаки мало что знали о путях-дорогах, выбранных атаманом Иваном Болотником, как звали того в лагере. По пути к атаману постоянно кто-нибудь присоединялся. Особенно много было из беглых ближних боярский усадеб. Их тут же распределяли по десяткам, сотням, ставили начальников, слегка вооружали чем придётся, и шли дальше.
— Слышь, Сафрон, — шептал на ухо казаку Данилка. — Кругом людишки боярские восстают и бегут кто куда. Много к нам прилепляются, но и в разбой бегут. Громят боярские усадьбы и прочих помещиков. Полная смута в крае!