Останови моё безумие

Nargiz Han

— Да Бог с ней, опять своевольничает, ты там за ней присматривай и ругай, если что, я разрешаю. — Я усмехнулся. Мы вообще очень быстро и легко поладили с этой женщиной, а всё потому, что она оказалась действительно очень хорошей и относилась ко мне как к собственному сыну, хоть я и называл её тётей Ниной.

— Конечно-конечно, я не подведу, — развеселился я.

— А как Мира? — очень осторожно спросила она. Они с отцом уехали очень быстро и пропустили момент сближения меня с сестрой, тем более что причина этого сближения должна была оставаться тайной для них, поэтому сейчас находились в неведении относительно того, что холодная война между нами закончилась. Но я дал обещание Мире и был намерен сдержать его, и не мог сказать в данный момент, что мы с сестрой стали хорошими друзьями.

—

Всё нормально, мы даже немножко ладим, — попытался сказать полуправду родителям.

— Понятно, — вздохнула мама Миры, не поверив ни одному моему слову. Правильно, я бы тоже не поверил. Как можно поверить МНЕ! Мира ненавидела меня всё это время, а я пытался завоевать её доверие, теперь, когда она доверилась мне, я превратился в извращенца и хочу от неё большего. Боже! Как я мог влюбиться в собственную сестру.

— Владик, ты слышишь? Что-то со связью? — пожаловалась тётя Нина.

— А? Нет... Нет, всё нормально, ужин, наверное, доставили, — на ходу придумал отговорку, чтобы скрыть своё замешательство.

— А что, девочки не приготовили? — с укоризной спросила тётя Нина.

— Я не разрешил, решил устроить им праздник, — заверил её, добавив весёлых ноток к дрогнувшему голосу.

— Тогда ладно, ты иди и передавай сёстрам приветы от нас с папой, пусть слушаются брата, так им и передай, — очень серьёзно, но вместе с тем ласково наставляла меня тётя Нина, перед тем как наступило разъединение.

Спустившись по лестнице, застал Лизку в гостиной, накрывающей на стол, значит, не ошибся, действительно еду уже привезли.

— И мороженое заказал, — скорее, не спрашивая, а удивляясь, сказала сестра.

— Да, — пожал я плечами, — на десерт.

— А почему только одно?

— Мира не любит, — без посторонней мысли ответил я. Лизка как-то странно на меня посмотрела.

— Не любит... Надо позвать её к столу.

— Я схожу за ней, — быстро среагировал, пока Лизка не успела возразить или удивиться.

Осторожно зашёл в комнату сестрёнки, уверен, она уснула. Наверное, это ненормально, и нужно уговорить её сходить к врачу. Но сейчас, смотря на нее, не могу не улыбаться, она так мило подпирает ладошкой щёчку и оттопыривает нижнюю губку во сне, что мне нужно собрать в кулак весь здравый смысл и удержаться от небратского поцелуя. Сестрёнка заёрзала во сне и нахмурила лобик — это было последней каплей. Нет, я всё-таки удержался и не поцеловал её, но должен был к ней прикоснуться. Боязливо, почти не дыша, погладил её по щеке, едва касаясь нежной кожи кончиками пальцев. Мира, доставляя мне невыразимую радость, прижалась щекой к моей руке и заулыбалась, всё ещё не открывая глаз, но уже проснувшись. Перед тем, как сестрёнка окончательно проснулась, в голове отчётливо проясняется единственная здравая мысль за последнее время: «Она считает меня своим братом, и я буду им для неё».

— Я уснула? — слышу сонный голос и одновременно смотрю в плавающие глазки сестры, пытающиеся сосредоточиться на мне.

— Ты умудрилась это сделать, — улыбаясь, подтверждаю её слова. Она почему-то не спешит подниматься с кровати, а просто лежит и смотрит на меня. — «Ну зачем? Зачем ты это делаешь? Я же всё решил, решил быть только братом, но, когда ты так смотришь на меня, я забываю, что вообще существует весь остальной мир, а есть только ты...»

— Ты иди, я приду попозже, только умоюсь, — сказала сестра, возвращая меня в нормальное состояние, и направилась в ванную. А я не смог уйти, это ведь не преступление — ещё немного побыть с ней наедине, я только подожду её, и мы вместе пойдём ужинать. Как я и ожидал, Мира была удивлена, что я не ушёл, но только улыбнулась и прошла вперёд.

Ужин проходил в молчании, Лизка отложила разбор полётов на потом, а я не собирался возвращаться к теме забытого телефона, главное я уже выяснил: с Мирой всё в порядке, а к телефону она просто ещё не привыкла. Весь вечер незаметно наблюдал за ней, быстро отводя взгляд, если вдруг она смотрела в мою сторону, что происходило крайне редко. Казалось, сестрёнке действительно понравились блюда, которые я выбрал, и она с наслаждением принимала пищу. Так интересно было видеть, как она подносит ложку с солянкой ко рту, а потом закатывает

глаза в потолок, будто тщательно распробывает вкус для дегустации, или как, положив кусочек утки в рот, начинает его медленно разжёвывать и останавливается, начинает хлопать ресницами, словно неожиданно воспроизводя в памяти всю рецептуру блюда. Маленькие крохи — её мимика, жесты, надоедливая чёлка, ещё не отросшие волосы, такие же, как и у меня, глаза, но с совершенно другим выражением. Я впитывал в себя абсолютно всё, блаженствуя и мучаясь одновременно, но по-другому уже не мог. Знаю, что решил быть для неё хорошим братом, и буду, но в это время, время, которое утекает сквозь мои пальцы, хочу запомнить каждую улыбку, каждый взгляд моей запретной любви.

Сегодня мы мыли посуду все вместе, честно распределив между собой обязанности. Лизка долго мучила нас рассказом о триумфальном принятии её на работу, приправляя историю восхвалениями в адрес будущего начальника, который явно не оставил сестру равнодушной. Затем мы снова прошли в гостиную, чтобы посмотреть очередную бестолковую комедию. Но, оказалось, что Лизка вознамерилась провести профилактическую беседу для пользы Миры, телевизор не был включен, и мы продолжили прослушивание монолога сестры. Сначала я слушал не очень внимательно, Лизка принялась ругать Миру и расписывать наши с ней волнения о младшей сестрёнке. Я не мог вступиться за Миру, хоть и очень хотел этого, потому что выглядело бы это по меньшей мере странно — для Лизки холодная война между мной и Мирой продолжалась. Но несколько последних слов Лизы вернули мне трезвый разум. Она говорила о картинах, которые рисует Мира. «Мира рисует?» — это было для меня и открытием, и потрясением. Она живёт в этом доме больше месяца, а я ни разу не замечал чего-то подобного. Я даже не знал, чем она занимается в свободное время, отчего закрывает на ночь двери, что за странную сумку привезла с собой. А родители? Почему они никогда не говорили об этом, им что это совершенно неинтересно? Зато мне интересно, и я сам всё спрошу у Миры.

— Ты рисуешь? — смог всё-таки сформулировать вопрос, находясь в потрясённом состоянии. Она как-то неуверенно смотрит мне в глаза и наконец отвечает:

— Немного... — после этого начинается самое ужасное. Лизка, не на шутку разошедшаяся в своих наставлениях, мелит всякую ерунду, но я вижу по глазам моей девочки, что это её обижает до глубины души. «Что же ты творишь, дура! Ей же больно! Неужели ты этого не видишь?!»

— Я позвоню маме... — слишком тихий голос даёт понять мне, что сестрёнка держится из последних сил, чтобы не расплакаться. Она уходит в свою комнату, и после этого Лиза безмятежно включает телевизор, переключая на музыкальный канал и прибавляя звук на максимум. Я, не говоря ни слова, ухожу из гостиной вслед за Мирой.

Останавливаюсь около двери в комнату сестрёнки, не решаясь сделать следующий шаг, но, уже занося руку для стука, слышу глухие всхлипы, поэтому отбрасываю сомнения и захожу в спальню без предупреждения. Мира лежит на кровати, спрятав лицо в подушку, и тихо поскуливает, даже не замечая, что теперь находится в комнате не одна. Нет, моя девочка не может плакать, я не позволю ей плакать. Резко оказываюсь возле неё и сажусь на край кровати, поднимаю сестру и разворачиваю к себе. Она никак не реагирует на мои действия, продолжая еле слышно хрипеть от накатывающих слёз.

— Тшш... Тшш, — успокаиваю её, обнимая и поглаживая по волосам. Она утыкается своим личиком мне в плечо, замолкая, но слёзы продолжают безотчётно выходить из неё вместе с обидой и горечью непонимания близкого человека. Через несколько минут моя футболка уже полностью мокрая в месте, где впитываются слёзки моей девочки. Она задыхается от собственных рыданий и дышит часто и горячо, но именно сейчас в моей голове нет ни одной мысли, только в сердце тупая боль, оттого, что ей плохо, ей сделали больно, а я остался безучастным свидетелем. — Не надо плакать, всё хорошо, — почти шёпотом успокаиваю сестрёнку, немного отстраняя от себя и пытаясь вытереть большим пальцем её раскрасневшееся от слёз личико. Она не сопротивляется, шмыгает носом и сама обхватывает мои плечи, обнимая. Так мы сидим, молча, я слушаю, как постепенно Мира успокаивается и буквально сжимает мою футболку на спине своими маленькими кулачками.