Останови моё безумие

Nargiz Han

– Малыш, я буду здесь, совсем рядышком. И буду подле тебя, как только твои суровые охранники позволят.

– Хорошо, - пробормотала она, опуская усталые веки.
– Я засыпаю… - совсем тихо, но обязательно известила она меня.

– Знаю, малыш, отдыхай. Я ещё побуду с тобой немного.
– Не потрудившись пересесть на стул и оставшись в таком неудобном, но максимально приближающем меня к любимой положении я пробыл ещё четверть часа, пока вездесущий асклепий не выдворил меня вон из реанимационной палаты.

– С Мирой всё

в порядке. Она очнулась и чувствует себя хорошо.
– Я не хотел этого, но мой голос не мог выразить ничего, кроме сыплющихся градинок с летнего неба, ничего, кроме сухой необходимости сообщить родителям о состоянии их дочери.

Отречение. Вот, что было написано на их лицах, когда я сообщил, что повезу их дочь в зарубежную клинику с попыткой уговорить тамошних специалистов сделать пересадку сестре с её отрицательными показателями и ничтожным шансом найти донора с такой редкой группой крови. Я не мог забыть этих лиц, таких родных, таких знакомых, но кажется принадлежащим совершенно чужим, чуждым мне людям.

Отречение было в моём сердце теперь. Я не хотел этого…

…Отречения...

– Владик, сынок, что с ней будут делать дальше?

– Мы останемся с Мирой в Швейцарии до декабря, отец. Это нужно для полной реабилитации сестры после операции.

– Так долго?
– со вздохом, удручённо спрашивает постаревший, охрипший от груза прожитых лет мужской голос в трубке. Голос моего отца.

– Мира всю оставшуюся жизнь будет принимать подавляющие иммунную систему препараты, чтобы предотвратить отторжение донорского сердца. Поэтому для неё индивидуально должны подобрать перечень необходимых лекарств, без последствий на организм сестры в целом. Она будет учиться заново ходить, есть, дышать… Жить. И я вместе с ней, отец.

– Сынок?!
– недоумённо, непонимающе, разделив свои эмоции и чувства пополам, замешав в них долю возмущения, воскликнул отец.

– Мне пора, папа. Я должен ехать в больницу.

«Разъединили», - солгал себе, прижимая палец к красной иконке на смартфоне.

– Я начинаю ревновать, - негромко прошептал я, наклоняясь к уху сестры и удостаиваясь ласкового касания коротких прядей по лицу и короткого поцелуя в щёку от сестры, медленно вышагивающей сотни метров на беговой дорожке.

– К нему?
– скрываясь от своего тренера занавесями пышных каштановых волос, сморщивая симпатичный маленький носик бормочет сестра.

Я оглядываюсь на невысокого крепко сбитого мужчину средних лет в неподходящей его телосложению форме медицинского работника и делаю воистину недоумевающее лицо.

– Он тебе совсем не нравится, что ли?

– Совсем, - подтверждает сестра, кивая и опираясь руками в переднюю стойку делает следующие несколько шагов с короткой передышкой.

– Попросить, чтобы его уволили?
– серьёзно спрашиваю.

– Влад, прекрати!
– закатывает глаза эта маленькая интриганка.
– Ты знаешь, что я не это имела в виду.
– Она отворачивается и смотрит на своего «совсем» не нравящегося ей тренера, выдвигая мне ультиматум.

– Господин Калнышов, ваша сестра делать

огромный успех, - вступает в разговор, обсуждаемый нами мужчина.

– Неужели?
– саркастично улыбаюсь я и получаю в награду насупленные брови любимой, фыркающий звук, слетающий с её очаровательных губ.
– Думаю, в этом не малая доля ваших усилий?

Господин Венченцо расплывается в улыбке от моей плохо завуалированной похвалы и сразу же отводит взгляд, игнорируя мой пристальный взгляд в его сторону. Он останавливает ход беговой дорожки и, придерживая сестру за талию одной рукой, другой помогает ей сойти с тренажёра, подводя Миру к скамейке. Мои глаза неотступно следят за этими руками, а ноги следуют к той скамейке.

– Вы можете отдохнуть немного Мирочка, а потом мы позанимаемся ещо чут-чут.
– улыбчиво говорит Венченцо, бравируя своим отменным итальянским акцентом. Я дожидаюсь, когда мужчина отойдёт от нас с сестрой достаточно далеко, но говорю, всё ещё не отрывая от него своего хмурого взгляда.

– Думаешь, действительно не стоит просить его увольнения?

– Влааад!
– нетерпеливо выдыхает Мира, насильно приковывая мой взгляд к своему лицу, намеренно поворачивая его только двумя пальцами.

– Что не нравлюсь?
– усмехаюсь я, несильно отдёрнув голову назад и склоняя её в пол.

– Нравишься, - шепчет она, со смешинками в голосе и глазах.

– Я ужасен?

– Да. Но это не имеет никакого значения.

Я смотрю на неё, и могу только это - смотреть. Вокруг десятки реабилитирующихся пациентов клиники и их физиотерапевты, в ближайшем отдалении от нас итальянец, который редко поглядывает в нашу сторону, даря нам самую искреннюю улыбку, которую имеет в своём арсенале. Мне хочется расхохотаться, но я только качаю головой.

– Я ужасно соскучился, - рычу я, запрокидывая голову в моральном изнеможении.

– Прости, - проговаривает Мира извиняюще и накрывает мою руку на скамейке своей обжигающей ладонью.

– Ты не виновата. Просто…просто. Во сколько у тебя сегодня массаж?

– В семь и… Что ты задумал?
– в её голосе мнительные нотки, и я начинаю улыбаться.

– Как считаешь, может мне помочь освоение курсов лечебного массажа?

Мира во весь голос смеется, и её смех служит для меня лучшим афродизиаком.

– Значит, не поможет, - обречённо выдыхаю я, никак не сумев сдержать рвущуюся за границы уголков рта улыбку.

Мира оглядывает помещение и осторожно гладит меня по щеке, немедленно напрягаясь в натянутую струну и требуя моего полного внимания.

– Влад, - тихо начинает она, и я уже готов услышать от неё следующую глупость вроде инициативы нашего расставания прежде.
– Я не буду сердиться на тебя, если… - она запинается, полностью опровергая свои собственные слова, которые произносит прямо сейчас.
– Если тебе нужна женщина.
– Я так увлечён её прерывающимися интонациями, что смысл её слов не сразу проникает в сознание, но когда он меня настигает, я резко оборачиваюсь к сестре и прошу, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться или не накричать на свою несусветную выдумщицу.