Остановка
Шрифт:
– Ладно. А этот, третий ваш друг, погиб, кажется?
– Миша?
– Его Михаилом звали?
– почему-то переспросил Вадим.
– Михаил.
– Уголовник, я слышал, его зарезал?
– Не зарезал. Ударил чем-то.
– И не поймали его?
– Нет. Да зачем это вам?
– Так просто. Размышляю.
– О чем?
– О судьбах людских. Жили-были три друга. Один в молодости... ушел. Другой в среднем возрасте. Значит, вам жить долго, - добавил он почти без насмешки.
"Может быть, я несправедлив
Тут он и исчез. Стремительно, как и вчера. Правда, на этот раз буркнул:
– Чао!
И я остался один со своей недопитой кружкой пива, допивать которое не хотелось. А мысли сразу же побежали снова.
"Конечно, мое предположение - чушь. Права на вселение предъявляет "невестка" с новым мужем, он же старый. Бред. Да и почему это должно связывать Полину Антоновну? Однако о каких-то правах говорилось... что же, если не это?.. А... К лешему! Сегодня же возьму билет".
Я отодвинул кружку, но встать мне не удалось.
– Вот не ожидал!
По крутым ступенькам спуска скатился Женька Перепахин и тут же приблизился.
– Не ожидал, брат, не ожидал, - повторил он и уселся напротив.
"Из огня да в полымя!"
– Я тоже.
Сказано было без энтузиазма, но Женьку это не смутило.
– И зря не ожидал! Я тут частенько бываю.
– Пивком балуешься?
Он захохотал.
– Посадочные места использую.
До меня смысл этих слов дошел не сразу. Я смотрел на Перепахина. Передо мною сидел тот же, несомненно, пожилой человек, которого я искал несколько дней назад и встретил при необычных обстоятельствах, и все-таки иначе чем Женькой я его про себя именовать не мог. Ничего взрослого этот коротышка с брюшком за жизнь не приобрел. В лице его так и играла полудетская простота, называемая теперь по-научному инфантилизмом, и она обезоруживала, пожалуй, не меньше, чем наглость Вадима.
– А ты по пиву?
– Я, собственно, случайно здесь.
Женька продолжал смеяться.
– Случайность есть осознанная необходимость.
"Неужели и этот философ? Впрочем, у нас доморощенных мудрецов хоть пруд пруди".
– Ты думаешь, что случайность, а таинственная рука вела нас закономерно и неуклонно, как в алгебре. Один вышел из точки A, другой из точки C, а встретились в пивной точке B, читай, в баре. Каков Киселев! Алгебра на все времена!
– Ну, если алгебра, - невольно и я улыбнулся.
– Признаешь? Закономерно?
– Предположим.
– И отметим.
Он запустил руку куда-то в глубины своего потрепанного пальто и извлек бутылку белой.
Я прикрылся обеими руками.
– Ради бога! Ты же видишь, я пиво пил.
– Ну и что? Как батюшка на вопрос ответил? "Вы что будете пить, отец? Вино или водку?" - "И пиво, сын мой, и пиво".
И, повернувшись к стойке, крикнул:
– Веруня! Мое почтение! Сполосни нам стаканчики, не откажи.
Неопрятная женщина ответила ленивым голосом:
– Вы же знаете, Евгений Иванович, у нас не положено.
Засиженное мухами соответствующее предписание действительно украшало стену: "Приносить и распивать... запрещено".
– Ну и что?
– активно возразил оживленный предвкушением Женька.
– А ты положи. На тарелочку огурчик. Или сырок.
– Не положено...
– Он снова развернулся в мою сторону.
– Знаешь анекдот? Встретились двое. Один говорит: "Давай выпьем". А другой: "Мне врачи запретили". А тот: "Ну и что? Мне тоже запретили. А я дал четвертак - разрешили!" Слыхал? Ха-ха-ха!
– Я не хочу пить, Женя.
– Обижаешь! Обижаешь. Я ведь из училища чудом спасен. И Веруню обижаешь. Она женщина славная. Видимо, уже стеклотару приготовила. Правила нарушает, а дело доброе делает. Ради нас. Такого человека обижать нельзя.
Через минуту стаканы были у него в руках.
– Так и быть. На донышко, каплю. Символическую.
Действовал он, однако, вполне реалистично, и я едва успел удержать его руку над стаканом.
– Я не буду пить, Женя.
– Ну, смотри. Была бы честь предложена, - уступил он ворчливо.
– Дело хозяйское. Хозяин - барин... Надеюсь, мне позволишь?
– Хозяин - барин, - повторил я его слова.
– Вот-вот, - тут же снова приободрился Женька.
– Я сегодня в барыше. Шедевр настенный завершил. В детском садике. Так сказать, Дионисий двадцатого века. И потому имею право.
И Перепахин с удовольствием проглотил свою отнюдь не символическую дозу.
"Имею право..." Ведь так и Вадим говорил. Да что они, с ума посходили? Один на полпути, другой явно у финиша..."
Я отчетливо видел склеротические жилки на Женькином лице, издали создающие обманчивое впечатление бодрого румянца.
– Хорошо пошла, - сказал он, закусывая плавленым сырком. Огурчика у Веруни не нашлось.
– Ты не представляешь, брат, как хорошо на воле. Когда на меня оковы надели, свет в овчинку показался. Песня вспомнилась: "В тюрьме он за правду страдал". Вот так поем, а не вникаем. А на собственной шкуре другой переплет.
– Вряд ли тебе грозило что-то серьезное.
– Ха-ха! Не скажи!
– Ты же не был виноват.
– Это игра судьбы. Граф Монте-Кристо тоже не был...
– Графа враги погубили. А у тебя...
– Графа друзья погубили, - перебил он.
– Разве у тебя есть такие коварные друзья?
– спросил я в шутку, но вообще-то шутить не хотелось... Хотелось распрощаться побыстрее.
– А про это никому не дано знать. Что ж с милиции спрашивать? У них служба. Улики, отпечатки всякие. Вот и доказывай, что ты не верблюд. Кто тебя услышит, разве жена, да и то если не на базаре, а близко.
– Однако услышали.
– Потому и пью.
И он быстро плеснул в стакан новую порцию.