Остановка
Шрифт:
– Вот и хорошо. Считайте, что задачу вы выполнили. А остальное предоставьте нам.
– Если вы находите...
– Я уже сказал. Мы будем держать с вами связь.
– Спасибо.
Было видно, что он не совсем понял Мазина, но решил положиться на него.
Когда мы прощались, я еще раз с удовольствием пожал руку Олега Филипповича. У него было настоящее мужское рукопожатие. Не такое, что усвоили себе некоторые важничающие, по принципу "держите", и не залихватское, каким иногда хвастают не очень воспитанные
Мазин закрыл за ним дверь и вернулся в комнату.
Я ждал каких-то значительных слов, но услышал обычные, хотя и польстившие моему самолюбию.
– У тебя там немного фирменного блюда не осталось? Я не наелся. Вкусно очень.
– Сейчас подброшу.
– На кухне я включил газ, чтобы подогреть чахохбили.
– Минутку терпения.
– Но не больше!
– засмеялся он.
– Игорь! Как тебе все это нравится?
– Я же сказал, очень вкусно.
– Да я не о курице.
– Между прочим, я тоже. Олег Филиппович - колоритная фигура.
– Согласен. Но я больше о Михаиле думаю. Тебе это имя ничего не говорит...
– Ошибаешься. Я о нем очень серьезно думаю.
– Ты согласен с Олегом Филипповичем?
– А ты нет?
– Нет.
– Почему?
– Я мог говорить о прошлом, о том, что помню. Но я приведу другой довод. Ход мыслей Олега Филипповича очень понятен. Это хороший человек, ему трудно смириться с обманом. Поэтому из двоих он предпочитает давно умершего. Он ведь сказал: я верю жене.
– Да ты, однако, обыватель, - пошутил Игорь.
– Считаешь, что женам нельзя верить?
Вместо ответа я пошел и принес чахохбили. Мазин отломил хлебный мякиш и бросил в дымящийся соус.
– Все дело в том, что признание или непризнание Натальи в данном случае решающего значения не имеет.
– Мне трудно следить за ходом твоих мыслей, Игорь. В сущности, мы имеем дело с разными проблемами. Моя - житейская, прошлое моих друзей, их личные отношения, твоя - юридическая, сегодняшнего дня, Перепахин и другое, о чем полностью ты, конечно, мне рассказать не можешь. Я понимаю и не любопытствую. Хотя мне очень хотелось бы знать, каким образом они состыкуются. Из-за этого я и не уеду никак.
– Не преувеличивай секретность проблемы. Я молчу не по профессиональным соображениям. Меня сдерживает обыкновенное незнание, а предположениями делиться пока не хочу. Ты ведь их переоценить можешь. А насчет различия проблем ты не прав. Связаны они неразрывно. И твой разговор с Полиной Антоновной это подтверждает. Снимок сделал Перепахин.
– Я должен был сам об этом подумать. Я помню его с фотоаппаратом. Он тогда увлекался. Но я не совсем понимаю, что ты увидел в этом значительного?
– Так бы я не сказал. Но еще один фактик, который подтверждает мои предположения.
– Сам-то он как?
– По-прежнему. У алкоголиков бывает так называемый амнестический синдром, провалы в памяти. Причем забываются именно ближайшие события.
– И он ничего не помнит?
– Не помнит, почему и когда писал записку, как очутился на даче, был ли на набережной.
– То есть самое важное.
– Но прошлое он помнит. И это единственный путь в настоящее. Поэтому я и рад сведениям о снимке.
– А он знает, что его хотели отравить?
– Нет. Пока нет. Он должен оправиться, чтобы перенести такой шок. Поэтому и формально допросить его пока невозможно. А вот поговорить... Слушай, где ты научился так замечательно готовить?
Но я уже разгадал его ход.
– Игорь, это в самом деле превосходное чахохбили, но я думаю, что восторги твои слишком целенаправленны. Ты хочешь, чтобы я поговорил с Женькой?
Он положил вилку.
– Бывают же такие проницательные люди.
– Что я должен узнать на этот раз?
– Немного. Каким образом, при каких обстоятельствах снимок попал к Вадиму.
– А не к Лене?
– Наверняка она получила его от Вадима. В этом поверь мне на слово.
– А зачем, под каким предлогом я буду расспрашивать больного человека о таком частном случае? Он удивится.
– Скажи, что Наташа интересуется.
– Знаешь, Игорь, я, кажется, первый в мире сыщик, который не представляет себе, что он ищет и для чего.
Свидание с Перепахиным мне устроили в отдельной комнате куда его привезли в больничном кресле.
Я, разумеется, готовился увидеть тяжко пострадавшего человека, но действительность превзошла ожидания. Живой труп в данном случае выражение не самое сильное. Я стоял и не знал, что делать. Слов не находилось.
Вдруг по его мертвенно-желтому лицу поползло нечто напоминающее усмешку.
– Ну и дурацкий у тебя вид, - сказал он тихо, с трудом шевеля прилипшими к деснам губами.
– У меня?
– спросил я так же тихо.
– А у кого ж! Ты что, живого алкаша никогда не видел?
"Да ведь жив-то ты по случайности..."
– Тебе плохо?
– спросил я неуместно.
– А как ты думал? Согласно законам физического и нравственного разрушения.
Я держал в руке кулек с яблоками.
– Ты что принес?
– Вот...
Я положил кулек на столик рядом с креслом.
– Лучше бы пузырек принес.
– Может быть, хватит?
– Поздно.
Похоже было, что устами этого спившегося младенца глаголет печальная истина.
– А дети?
Это был больной вопрос, и он мучительно сморщился.