Остановка
Шрифт:
– Вы так думаете?
– Я знаю. Я видел Лену, виделся с ее родителями, говорил с Полиной Антоновной.
– Разве вы уже на пенсии?
– При чем тут пенсия?
– Любимое занятие пенсионеров - чужие дела.
– Между прочим, вы пока в возрасте цветущем, а к чужим делам проявляете интереса побольше любого пенсионера.
– Один - ноль в вашу пользу.
Эта миролюбивая фраза меня приободрила.
– Неужели это вы так расстроили Сергея Ильича?..
– Чем?
–
– Вы были у него? Говорили с ним?
– О чем?
– О его мнимом отцовстве.
Теперь он смотрел на меня жестко.
– Кто вам сказал?
– Я могу предполагать.
– А сказал кто? Перепахин?
– Не уходите от ответа. Я спросил.
– Вот вам ответ. Я никогда не говорил с Сергеем Ильичом о том, что он отец Лены.
Вадим произнес это так подчеркнуто, почти скандируя, что я не мог не поверить ему.
– Извините.
– Прощаю. Вы были у Перепахина?
– А вы знаете, что с ним?
– Это весь участок знает. Его вон оттуда вывезли, с соседнего квартала.
То, что дача, на которой нашли полумертвого Перепахина, находится так близко от пристанища Вадима, я не ожидал.
– Да, он в больнице.
– Вы были у него?
– Был.
– Живой?
– Да, приходит в себя.
– Ничего не помнит, конечно?
– Откуда вы знаете?
– С ним всегда так. Наберется, и память отшибает.
На этот раз было, конечно, не как всегда, но об этом я не сказал. Напротив, согласился.
– Да, с памятью у него неважно.
– А вы его наслушались.
– Почему?
– Уверен, вы от него заявились.
Проницательность Вадима раздражала меня.
– Не имеет значения, от кого я пришел. Важно, зачем.
Он изобразил поклон.
– Я весь внимание.
– Я уже говорил. Вы наломали дров. И я хочу знать, неужели вы в самом деле верите в то, что Лена дочь Сергея Ильича?
Он поднялся и сделал шаг ко мне. Признаться, я не понял его движения и отодвинулся невольно. Но он всего лишь нагнулся и достал из-под шезлонга бутылку, которую я раньше не заметил. Бутылку он неторопливо поднес ко рту, сделал глоток и только после этого усмехнулся.
– Что это вы отпрянули? Испугались?
Признаваться не хотелось.
– Ответьте мне, пожалуйста.
– Ну, если это вас так заинтересовало... Да, я верю. Я даже уверен. Довольны?
И он чуть покачнулся, опускаясь на стул.
– Вы... пьяный?
– Предположим.
– Понятно.
– Что вам понятно?
– На трезвую голову такое не выдумаешь.
– О моей голове не беспокойтесь. Она в порядке. Это вы неудачливый сыщик, вынюхиваете, вынюхиваете, а все без толку. А я собрал доказательства. С математической точностью.
Мое раздражение усилилось.
– Я говорил с Наташей...
Это его рассмешило.
– Нашли кому верить.
– А зачем ей скрывать? Теперь, когда Сергей умер.
– Как зачем? Она мужу наврала. Вот и боится правды.
– Вы это серьезно?
– Я собрал факты, - повторил он упорно.
– У меня доказательства.
– Я знаю, как вы их собираете.
– Чем вам мои методы не нравятся?
– Зачем вы вырвали страницы из дневника?
– Какого еще дневника?
Если он и притворялся, то очень умело.
– Из дневника Сергея, который вы видели у Полины Антоновны.
Вадим снова встал.
– Это еще что?
– Вы прекрасно знаете. Почему же вы не предъявили это доказательство? Или оно опровергает все предыдущие?
Я тоже поднялся. И тут он заорал:
– Послушайте, вы! Вы чокнутый? Да? Я в глаза никаких страниц не видел.
Конечно, ему было невыгодно признаваться, но чтобы так вскипеть...
– Значит, вы не вырывали страниц?
Не знаю, каким образом он взял себя в руки. Видимо, это было выгоднее, полезнее.
– А что там было, на этих страницах?
Сказать правду значило лишиться всех преимуществ в разговоре.
– Там говорилось о настоящем отце, - рискнул я.
– Плевать. Мало ли что написать можно...
– Он писал для себя.
Вадим не спорил. Он взял вилы, прислоненные к стене дома, и поворошил затухающие листья. Дым повалил сильнее.
– Чушь. Ладно.
– В том-то и дело, что не ладно. Прекратите лихорадить чужую жизнь. И жене голову забивать.
Я не ждал положительного ответа на эти слова, но он согласился:
– Ладно.
Это было сказано так покладисто, что я мысленно поблагодарил его. Я всегда предпочитаю худой мир доброй ссоре и готов откликнуться на каждое миролюбивое слово. Я только не придал достаточного значения быстроте происшедшей в нем перемены.
"Он вспыльчив, груб, может быть, и корыстен, но легковерен, неудачлив. Может быть, Лена оценивает его вернее, чем другие..."
"Хлюст!" - прозвучало вдруг в голове настойчивое, злое, перепахинское.
А он будто подслушал.
– Черт с вами. Сумасшедшие вы все. Ладно. Не хотите считаться с фактами, как хотите. Что мне, больше всех нужно?
Я вспомнил, что говорил Перепахин о попытках "завладеть имуществом".
– Именно так, Вадим. Зачем вам находиться в фокусе недоброжелательства? Играете в сердитого молодого человека.
С детства меня учили, что зло возникает в определенных условиях, а по природе человек добр.
– Какой еще фокус?
– Ну, вы восстановили против себя немало людей.