Останься со мной
Шрифт:
– У тебя такая же точно растет, - огрызнулся он, защищая Леру.
– Юность, взросление… У тебя это все впереди. Надо было сыновей рожать, чтоб не переживать.
– Сыновей?!
– взвилась Анька.
– Таких, как вы с Лосем?! Особенно ты?! Да это вообще смерть!
– Это такая твоя благодарность? Ну, ладно, ладно, - Акула, наконец, сумел прикурить, хотя пальцы его все еще прыгали от напряжения и испуга. Он покосился на Леру, безучастно и безмолвно сидящую рядом с ним, отбросил зажигалку на панель управления, словно та жгла ему руки.
– Все нормально.
– Сильно?
– тут же по-деловому осведомилась Анька, мгновенно перестав выть.
– Сильно, - подтвердил Акула, вспоминая распухшие синие лица хозяина квартиры и его друзей.
– Но есть запись, на которой они угрожают и предельно ясно обрисовывают свои намерения. Свидетели. Разорванная одежда.
– Подстраховался?
– произнесла Анька почти с уважением.
– Как всегда, - подтвердил Акула.
– Везти ее в полицию?
– Нет, не стоит, - протянула Анька, явно раздумывая.
– Папа просто сделает так, чтоб они всей толпой из универа исчезли. Запись только скинь.
– Хорошо.
Дав отбой, Акула глянул на Леру. Та по-прежнему сидела безучастно и молча, закутавшись в чужой пиджак, и мужчина забеспокоился.
– Может, все же заедем в больницу?
– спросил он. Лера обернулась, глянула в его обеспокоенное лицо потухшими, уставшими глазами.
– С чем?
– произнесла она с вызовом.
– С синяком на руке? Это все мои травмы на сегодня. Не считая психологической. Но на психологическую травму гипс не наложат, ведь так?
Она продемонстрировала посиневшее запястье, и Акула от злости скрипнул зубами, нервно завозился на месте, явно испытывая желание вернуться и накостылять щенкам сильнее.
– А ты что, - продолжила Лера, рассматривая мужчину так, словно видела его впервые. Голос ее потеплел, дрогнул, словно от сдерживаемого смеха, но в глазах заблестели слезы.
– Ты что, правда… юрист?
Теперь наступила очередь Акулы удивляться.
– Ну, конечно,- подтвердил он.
– А что не так?
– Хорошо дерешься, юрист Акула, - прошептала Лера. Слезы поползли по ее щекам, она расхохоталась сквозь рыдания, истерика ее накрыла с головой.
– Я же думала, ты головорез дяди Мишин…
Дальше она не смогла говорить; испуг, стыд, боль - все выходило слезами, криком, рыданиями, Лера кричала и билась, словно Акула не спас ее, а похитил, ее хрупкие плечи вздрагивали, и она уже не обращала внимания на то, что пиджак распахнулся, и была видна ее голая грудь.
– Вот же черт!
– рявкнул Акула, выворачивая руль и выныривая из потока машин, ныряя в спасительные дворы. Там он наехал на тротуар, остановился у первого попавшегося дома, и, бросив руль, крепко ухватил Леру за плечи, кое-как совладал с ней, обнял ее, прижав к себе, вслушиваясь в рыдания девушки.
– Прости, - выла Лера.
– Прости меня! Я не хотела, я специально, чтоб тебя позлить… сначала с ними не хотела, а потом… нарочно, из-за тебя…
Вслушиваясь в ее сбивчивые слова, он прижимал ее к себе все крепче, целуя ее взлохмаченные волосы, забравшись под пиджак, поглаживал голенькую спинку, и в сердце его становилось тепло и спокойно.
– Я знаю, знаю, - тихо шептал он.
– Ну, все, все. Все прошло, глупая моя девочка.
У Акулы дома было тихо, прохладно, и он засуетился, пробежав и собрав валяющиеся вещи - халат, полотенца, - прежде чем Лера увидит их. Но Лера, осторожно ступая, оглядываясь по сторонам и натягивая трофейный пиджак, все же увидела классический беспорядок холостяка.
– Давай, заходи, - Акула спешно закрыл за девушкой дверь, сетуя на слишком внимательных соседей. Завтра весь двор будет в курсе, что ночью Лассе притащил к себе очередную длинноногую красотку. Злые языки, конечно, скажут, что она была пьяная и полуголая… впрочем, плевать.
– Я дам тебе свою какую-нибудь футболку… нет, халат. Впрочем, что выберешь сама?
Лассе запустил в волосы пальцы, явно смущаясь, словно ему было шестнадцать, и он привел девушку в отсутствие родителей.
– Душ? Примешь душ? Тебе нужно согреться и расслабиться. Хочешь есть? Я могу заказать что-нибудь…
Лера на всю эту бурную деятельность не ответила. Стащив с плеч пиджак, она в очередной раз вогнала Лассе в краску. Вид ее обнаженного тела неожиданно сильно взволновал его, ее маленькие, очень красивые груди, белоснежный, как сахар, животик - Лассе поймал себя на мысли, что ревниво отыскивает на них хоть след чужих пальцев, хоть крошечный синячок. Не находит, и понимает, что с удовольствием целовал бы ее остренькие темные соски.
«Утешал бы, как мог, - подвел итог Лассе, выдав Лере полотенце и проводив ее до ванной комнаты.
– Так, что ж за мысли такие… Не до этого сейчас».
Но его тело говорило об обратном. Как раз очень «до этого». Наскоро переодевшись в домашнее - в мягкие тренировочные брюки, - он застилая постель - для нее, для Леры!
– новой, свежей простыней, он понял, что и подушки он кинул две - для двоих, - хотя изначально решил, что в его постели Лера будет спать одна. И точка.
«Вот ей сейчас точно не до того, - уговаривал себя Лассе, расправляя шелковую простынь. Склоняясь и прижимаясь к ее прохладе животом, он понимал, что надо бы поскорее убраться отсюда, иначе она войдет и заметит его возбуждение.- Ей нужно успокоиться, поспать… Пожалуй, можно горячего чаю, согреться… прийти в себя…»
Он поднялся, обернулся - и вздрогнул, встретившись взглядом с глазами Леры.
Девушка, смущенно переступая с ноги на ноги, сушила длинные волосы полотенцем - и она была абсолютно обнажена. От горячей воды ее кожа стала розовой, глаза - ясными, соски налились кровью и темными пуговками манили к себе.
– Лера!
– выкрикнул Лассе, моментально отвернувшись, встав к девушке спиной. От вида ее голенького животика и стыдливо сжатых стройных бедер у него в голове зашумело, а свободные брюки стали узковаты в паху.