Осторожно, спойлеры!
Шрифт:
Эйприл резко вздохнула. Испытывая головокружение и тошноту, она уставилась на него.
«Я боялся». «Я люблю тебя и был в ужасе, что ты меня бросишь».
Даже опустошенная и разгневанная она не могла отмахнуться от искренности его признания. Не могла притвориться, что он играет с ней, вводит в заблуждение, выпрашивает ее прощение посредством манипуляций.
Наконец-то он позволил ей видеть его без каких-либо барьеров, уловок, притворства между ними.
Только поздно. Слишком поздно.
Снаружи кричали дети, игравшие в собачку на другом конце просторной парковой лужайки. Звуки были далекими, почти неслышными за звоном в ушах Эйприл, и она едва различила скрип кресла, когда обмякла в нем.
Ее голос больше не был злым или презрительным, но оставался хриплым.
– Ты знал обо мне больше, чем себе я представляла, и скрывал от меня эту информацию. Ты злоупотреблял моим доверием. Ты же понимаешь?
Это сбивало с толку. Вызывало тошноту.
Теперь ей придется пересмотреть и поставить под сомнение каждый их разговор. Когда он врал? Когда просто не говорил правду? Когда использовал знания КЭБН, чтобы способствовать своим целям?
Он однозначно выведывал у нее сведения о Маркусе, общаясь под ником КЭБН, она точно знала. А потом… потом он прекратил контакты на сайте Лавиней. Вот так запросто.
– Когда КЭБН п-перестал… – Она вдохнула через нос и судорожно выдохнула через рот. – Когда ты перестал писать мне на сайте, я говорила себе, что сделала что-то не так или ты наконец увидел меня и понял, что не х-хочешь меня. Ты был м-моим…
Ее плечи содрогнулись от рыданий, и Маркус опустил голову. Она шмыгнула носом.
– Т-ты был моим лучшим другом и просто… ушел, ничего не объяснив, просто бросив какую-то тупую отговорку, которая, разумеется, оказалась неправдой. Ты лгал мне как Маркус, но ты врал мне и как КЭБН тоже. Ты б-бросил меня.
Откинув голову назад, она уставилась на серый потолок машины, дожидаясь, пока сможет снова говорить внятно.
– Ты причинил мне боль и предал мое доверие, потому что боялся.
– Мне очень жаль.
В его голосе слышалась мука. Он ощущал полную беспомощность перед лицом ее отчаяния.
– Твоя публичная личность. – Она раздраженно потерла лоб. – Ты сказал, что годами хотел сбросить ее, но не сбросил. Полагаю, по той же причине. Потому что это слишком сложно и можно потерять все, и ты боишься. Слишком боишься выбрать следующую роль, потому что придется решать, какая версия тебя появится на площадке.
Ее слова не требовали ответа, и он не стал отвечать.
Вместо этого, глубоко вдохнув, он расправил плечи.
– Ты сможешь меня простить?
Вопрос прозвучал сипло. Ее взгляд был безжизненным. Эйприл открыла было рот, и снова закрыла. Один раз. Два.
Когда она молча продолжила таращиться в потолок, он снова заговорил:
– Ты не обязана. Я знаю. Моя любовь не покупает мне прощения, и я сказал это не для того, чтобы повлиять на тебя. Я сказал это потому, что ты должна знать. Что бы ни случилось между нами сейчас, ты должна знать, что любима. Даже если ты меня не простишь.
Ее щеки были мокрыми от слез. И тем не менее. Он любит ее. Она верила этому. И в некотором смысле – во многих смыслах – он правда очень хороший человек. Такой хороший, что она почти поверила, что у них все получится вопреки всему.
Но она знала ответ на его вопрос, потому что знала себя. Она не хотела это говорить, но скажет. Должна сказать.
– Нет, – наконец выдавила она. – Я не смогу тебя простить.
Он издал резкий болезненный звук, отчего ее слезы полились лишь быстрее.
Повернув голову, она наконец посмотрела на него сквозь слезы. Его очертания были размыты, выражение лица расплывалось, и может это было к лучшему.
Она кулаком вытерла слезы с подбородка.
– Я хочу домой.
Его любовь к ней не покупала ему прощение, а ее не означала, что она действительно будет к нему готова. Похоже, это их последний раз наедине. Навсегда.
Однако когда он потянулся к ее руке, она ее не убрала.
Ее дрожащие пальцы были холодными, как и его. Он нежно поцеловал ее ладонь, потом аккуратно положил их на ее бедро. Пристегнулся и завел машину.
– Когда вернемся в Беркли, я соберу вещи.
Его дыхание снова прервалось. Но она не стала спорить.
– Сложите костер, – сказала Дидона своей сестре Анне, когда ветер надул паруса флота Энея, унося его все дальше и дальше. – Положите на него все вещи нашей совместной жизни. Наше брачное ложе. Одежду, которую он носил. Все оружие, которое он оставил. Как оставил меня.
Когда-то она тоже была оружием. Мечом, блестящим, острым и смертельным. Берберский царь Иарбант узнал ее такой, когда она прибыла в Северную Африку и умоляла его о кусочке земли, где она могла бы найти приют, прежде чем возобновить свое путешествие.
– Лишь столько, сколько покроет воловья шкура, – нежно молила она.
Он согласился, услышав веселый, снисходительный смех своих людей, своих мудрых советников. Глупая женщина. Глупая просьба.
Сначала она наточила свой меч до такой остроты, что малейшего движения пальца хватило бы, чтобы разрубить человека на месте. Затем она взяла ту вонючую шкуру и разрезала ее на тонкие ремешки, которыми охватила большой плодородный холм. Там она поселилась со своими подданными, впоследствии расширив свои владения.
Правительница. Царица. Уважаемая и любимая своим народом, Энеем. За время ее лихорадочной страсти ее народ стал беспокойным. Как и он.
Когда костер сложили, она встала на вершине и подняла меч, который он когда-то преподнес ей, стоя на коленях, держа лезвие плашмя на ладонях. Плоская сторона больше не интересовала ее. Только острие.
Ее губы, произносящие последние слова, которые никто не услышит, замерли, когда она заметила его. Еще один полубог, а также плут – Купидон.
Грациозно сложив крылья за спиной, он плавно остановился на вершине ее скорбной горы, глядя на Дидону с сожалением.