Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
— Дурак.
Он тяжело поднялся, прибавил мелодичный звук приёмника. Скорее упал, чем сел на подушки дивана. Приказал:
— Сядь рядом. И слушай, не перебивай. То, что я сейчас скажу, знают три человека: я, ты и ещё один, тебе его знать не надо. — Он указал пальцем в потолок. — Высоко. Не дотянуться. Ты понял? Только три. Я, ты и он. Всё! Ты понял? Если узнает кто четвёртый — ты донёс. Ты! Больше некому. Ты меня понял?! Ты предал. Продал. Ты! Найду везде. Не спрячешься. Запомни. — Он отвалился на спинку дивана, закрыл глаза. — Помощников подберёшь сам. Кого хочешь. Сколько хочешь. И за сколько хочешь. Отказа не будет ни в чём. Ни в чём! — задание не из лёгких. Но… Знать о нём с этой минуты, — он закатал рукав пиджака, глянул на часы, поднёс их к лицу Никитина, — с этой
Николай растянул губы в стороны, обнажив ряд жёлтых зубов.
— Ну вот. Теперь слушай, друг.
Никитин вздрогнул и невольно задержал дыхание — подобие полковничьей улыбки его не на шутку испугало.
Домой Человек со Шрамом — он же Георгий Никитин — вернулся в растрёпанных чувствах. Мозг терзали разноречивые мысли. С одной стороны, — его, так надо понимать, возвращали в альма матер, в вожделённое чрево мечты, в «Контору», о которой он и думать-то в последнее время боялся: столько лет минуло полного забвения. Значит — прощён? Стёрто позорное пятно давнего провала? Значит, помнят, доверяют, ценят за прошлые заслуги? Даже одно лишь предположение подобного — как второе рождение, как глоток воды умирающему от жажды — наполняло голову, грудь, всё тело бывшего майора КГБ необъяснимой энергией счастья. Хотелось немедленно, ни секунды не теряя, ринуться в бой. Но… Но если окоротить эмоции, сполоснуть мозги холодным рассудком и взглянуть на произошедшее с другой стороны — получается… Получается очень даже невесёлая картина, хотя и выполненная в самой что ни на есть реалистической манере: получается, что от него, Человека со Шрамом, таким простейшим, примитивным, до боли знакомым по предыдущей работе в «органах» способом просто-напросто хотят избавиться. Не выполни он партийного задания, а оно и впрямь не из лёгких, обещанный «другом-сокурсником» труп наверняка не заставит себя долго ждать. А если повезёт и задание будет выполнено? Возможно и того хуже, хотя что может быть хуже собственного трупа? И если партийное задание каким-нибудь чудом удастся выполнить — то он, Никитин Георгий Георгиевич, предстанет перед очами своих работодателей в образе никому не нужного, лишнего, даже опасного свидетеля. А свидетелей, как известно, тем паче — опасных…
Никитин очень хорошо знал, какие несчастные случаи с ними частенько происходят.
Он достал из холодильника непочатую бутылку водки, вылил содержимое в пол литровую пивную кружку, неспешно, не отрывая губ от стекла, выпил. Затем, не раздеваясь, прилёг на диван и закрыл глаза. Так он поступал всякий раз, когда предстояло принять судьбоносное решение. Через десять минут он громко сказал самому себе:
— Жора, не физдипи: «С одной стороны взглянуть, с другой стороны взглянуть…» С какой стороны ни взглядывай — тебе пришёл п…ц: ты посвящён в Тайну и тебя употребляют в особо извращённой форме. Давно сказано: если тебя трахают и сопротивляться бесполезно — расслабься и постарайся получить удовольствие. Неглупо сказано. Утро — вечера…
И он заснул, не закончив фразы.
А утро, действительно, выдалось мудрым.
Оно, Утро, едва заалев за своим привычным восточным горизонтом, зашептало негромко, лаская никитинский слух.
— Жорж, поверь мне, всякие там размышления на тему «что делать»? и «кто виноват»? — это для бедных и убогих, не для тебя, — мурлыкало Утро, заглядывая солнечными лучиками в оконце, — пустая трата времени и нервов. Если не знаешь что делать — делай то, что знаешь. И умеешь. А умеешь ты немало: умеешь лучше других исполнять приказы выше тебя стоящих по должности и званию. Намного лучше умеешь. Делаешь это виртуозно, не взирая ни на что, ни на какие сложности, легко перешагивая через любые, казалось бы, непреодолимые преграды. Благодаря чему и преуспеваешь по службе. — Тут Утро ненадолго задумалось и поправило себя: — Вернее, здесь уместнее употребить глагол «преуспеваешь» в прошедшем времени: «преуспевал». Преуспевал до тех пор, пока три подонка не встали на твоём пути и чуть было не отправили к праотцам. Правильно? Правильно. Ну так
Человек со Шрамом открыл глаза и какое-то время недоумённо смотрел в окно. Затем спрыгнул с дивана, снял обувь, разделся, принял душ. Голова не болела, руки не дрожали, во рту никто не срал. Ничего, кроме чашки кофе, не хотелось. О пиве, «сухарьке», не говоря о чём креплёном, он и думать не думал. Ещё в военном училище ему преподали: «Не хочешь подохнуть от водки, алкашом заделаться — пей, сколько войдёт, хоть ведро, но не каждый день и никогда утром не похмеляйся». Молодой человек свято поверил словам опытного наставника и, надо признать, эта армейская мудрость до сих пор берегла его от алкогольного заблуждения.
Громко, ножом по стеклу, заявил о себе телефон. Он вздрогнул, не сразу поднял трубку. Ему редко звонили. Ни родных, ни семьи у Никитина не было. Ни детей, ни жён. И в будущем ничто на этом фронте ему не грозило. В зарубежных гастролях краткосрочные посиделки, плавно переходящие в «полежалки» с уставшими от долгой невостребованности балеринами — вот все его достижения. А последние шесть лет — и того хуже — женщины его побаивались: безобразный шрам на лице отпугивал даже пожилых проституток.
— Да, — прохрипел Никитин несвойственным ему похмельным басом. — Кто это?
— А это друг твой. Бывший. Звоню первый и последний раз. Дальше — как договорились: червям на прокорм. Вчера ты спал на диване в ботинках, не раздеваясь, перед тем выпил бутылку «Столичной» из пивной кружки, ничем не закусил. В следующий раз тем же самым можешь заняться только после выполнения задания. До того — ни напёрстка, даже пива. Ты меня понял? Если понял — скажи «да». — Никитин молчал и в трубке прогремело. — «Да» скажи… твою мать!!!
— Да, — едва слышно пролепетал Человек со Шрамом.
— Три раза повтори!!
Троекратное да, да, да можно было расслышать лишь при очень большом желании. У друга-Николая оно оказалось в достатке.
— Сука, — не сразу успокоился однокурсник. — Докладывать будешь моему человеку, он тебя найдёт. На выходе возьмёшь пакет. В нём телефонная трубка. Всегда держи при себе, даже в сральне. Это связь. Потерять нельзя. Про червей не забывай. Про меня забудь.
Зазвучали короткие гудки.
Несколько минут Георгий Георгиевич сидел в тупом оцепенении с телефоном в руках. Никто ему только что не угрожал. Никакие мысли его не посещали. Чёрная пустота перед глазами. И безмолвие. Потом началась чесотка: зазудело всё туловище — шея, спина, ноги, пальцы ног… По всему телу что-то поползло, закусало, зачавкало… «Черви! Не иначе как черви, — с ужасом подумал Никитин. — Сожрут». — Он кинулся в ванную комнату, ошпарил себя кипятком душа, долго не ощущал боли. Только когда в зеркальном отражении увидел лицо своё, покрытое мелкими волдырями, очнулся: «Что это я? Зашёл ум за разум».
Дрожащими пальцами неуверенно накрутил, казалось бы, давно забытую комбинацию цифр. Когда раздалось с прибалтийским акцентом приглушённое: «Вас слушают», похвалил себя: «Ничего, Жора, молоток, с памятью пока порядок, голова на месте. А вот нервишки надо лечить. А то ведь так и вправду съедят — не подавятся. Не черви, так ещё какая-нибудь двуногая нечисть». Спросил:
— Владис Николаевич Рубикс?
— Кто это?
— Приветствую вас, Владис Николаевич.
— Кто это говорит?
— Это говорит ваш давний знакомый, Никитин Георгий Георгиевич. Помните такого?