Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
С чего в этом по определению бесстрашном учреждении начался подобный конфуз, когда и при каких обстоятельствах постыдное чувство страха перед внешне вполне безобидной женщиной овладело контингентом работников Московского уголовного розыска, теперь уже не мог вспомнить никто. Но тот факт, что даже убелённые сединами старожилы сыскной конторы прерывали беседы, замолкали и кланялись при появлении Сидоровой, давно никого не удивлял. В том числе и тех, кто помнил её только что появившейся в бесконечных муровских коридорах восемнадцатилетней тонконогой ланью. И несмотря на то что это «явление народу» — само по себе не вселенской важности событие — случилось давно, чуть ли ни полвека тому назад, легенда о «белокурой бестии» до сих пор жила и, более того, с годами обрастала, подчас, вовсе уж невероятными подробностями.
Но наибольшим успехом из всех многочисленных баек про Клёпу пользовалась пикантная небылица, связанная с её девичьей фамилией. Исследователи и знатоки жизни руководительницы отдела МУРа по особо важным делам охотно делились с сослуживцами своими многотрудными открытиями: оказывается, незадолго до своего известного покушения на Ленина, Фани Каплан родила от него мальчика и назвала его по имени законного отца Владимиром. Володя Каплан вырос, узнал правду о своём происхождении и, дабы отомстить вождю мирового пролетариата за поруганную материнскую честь, склонил к сожительству его любовницу Инессу Арманд. Та, в свою очередь, не заставила себя долго ждать и в пику главному большевику России за нежелание порвать с Надеждой Крупской по истечению положенного срока произвела на свет тоже мальчика, Якова, чем немало удивила Владимира Ильича, не предрасположенного, по утверждениям лучших сексологов мира, к детопроизводству Яков же Каплан, будучи от природы мальчиком здоровым и любознательным, для доказательства достижения им половой зрелости, при активном содействии незаконнорожденной дочери двоюродной сестры всё той же Арманд, принял самое активное участие в рождении ещё одного мальчика, которого нарекли мало распространённым в те времена именем Сильвестр… В результате подобных политизированных хитросплетений и последующих комбинаций и была произведена на свет нынешняя полковница уголовного розыска. В пользу этой, насыщенной византийскими страстями версии, говорило и выбранное родителями не вполне соответствующее духу времени имя девочки — Клеопатра. А когда узналось, что девичья её фамилия ни много ни мало — Ульянова, всякие сомнения по поводу Клёпиного происхождения отпали сами собой. И это не смотря на некоторую, мягко говоря, нестыковку с датами появления на свет и ухода в мир иной участников тех далёких от сегодняшнего дня событий.
Так или иначе, по тем или иным причинам, верил ли кто в эти давно небылью поросшие «были», нет ли, но факт остаётся фактом: Клеопатру Сильвестровну Сидорову боялся поголовно весь МУР, от уборщиц до старших офицеров, и все они без исключения почитали за немалую удачу, если в течение рабочего дня удавалось избежать с ней встречи.
Ярким примером тому мог служить Игорь Всеволодович Мерин — молодой — тридцатник не разменен — майор милиции, удачливый, не без показухи бесстрашный, щедро наделённый природой «аленделоновской» внешностью. Начальство его ценило за приверженность к разумному компромиссу. Подчинённые — за юмор к самому себе и непреклонность нрава. Женский пол, вне возрастной зависимости, при общении с ним, как правило, непристойно краснел и начинал дышать высоко вздымаемой грудью. Казалось бы — всё при нём! Радуйся жизни и ходи по ней без страха и упрёка…
Ан поди ж ты: и Мерину не удалось избежать этого необъяснимого повального трепета
…В это раннее утро — без пяти минут восемь — в предбанник кабинета Сидоровой вошли четверо «мурашей».
Игорь Мерин, свежевыпеченный майор уголовного розыска, как руководитель группы вошёл первым. За ним, используя уважение соратников к своему полу, лейтенант милиции Вероника Калашникова-Мерина — молодая женщина в модных дорогих очках. И далее по старшинству: Александр Александров — широкоплечий парень лет тридцати с характерным «боксёрским» носом, и Толя Филин — «Простофиля», как его называли недоброжелатели.
Все четверо, сгруппировавшись у двери начальницы, устремили напряжённые взоры каждый на свои наручные часы.
В наступившей гробовой тишине было отчётливо слышно разнобойное тиканье часовых механизмов.
— Давай, — спустя какое-то время прошептал Александров, — стучи.
— Не ори. Я слежу, — огрызнулся Мерин, не отрывая глаз от циферблата именных часов, вручённых ему несколько дней назад вместе с новым воинским званием.
— Мои точные. Вчера по телефону проверял: секунда в секунду. Стучи! — настойчиво повторил Александров. — Опоздаем!
— Вчера проверял, а сегодня выброси. — Мерин ткнул свои часы Александрову под нос. — Ещё полторы минуты.
— Мальчики-девочки! Вы что — с ума сошли? — В полной тишине слова секретарши Шуры прозвучали для мурашей громовыми раскатами. Филин даже вздрогнул. — Вы ещё секундомер сюда принесите, храбрецы.
— Помолчи, мокрощёлка, — выругал её Александров. — Тебя не спросили.
— Сам дурак. — Шура обиделась.
— Хорошо поговорили, — резюмировал Филин.
Вероника и Мерин в диспуте участия не приняли.
Дверь распахнулась, в проёме возникла фигура Сидоровой.
— Вы что тут шепчетесь, тихари? А? Заходите, дело не ждёт.
Она прошла в кабинет, заговорила, не дожидаясь, пока рассядутся подчинённые.
— Труп у нас, мальчики-девочки. Только что прислали. — Полковница махнула оторванной телетайпной лентой. — Собирайтесь. Вот: Гривин Алексей Юрьевич, семьдесят второго года рождения, тело обнаружено в его собственной квартире на третьи сутки после убийства. Он бывший клиент ОБХССников, не наш, они давно за ним охотились. Фарцовщик. Чем они им мешают — не возьму в толк: мирные же люди. Но — это не моё дело. Я этого не говорила. Был не наш, теперь вот нашим заделался — убили. Проморгали, мудачьё, простите за слово «проморгали». Держи, начальник, — она протянула Мерину лист бумаги, — тут всё сказано. Ну? Кому что не ясно?
Сотрудники понятливо молчали.
— Похвально. Тогда — марш по коням! Ни пуха ни пера, как говорится. Ни два пера, ни три пера, — улыбнулась она своей любимой шутке. — Все свободны. Кроме майора.
Сидевшие за длинным Т-образным столом «мураши», не веря своему счастью, шумно задвигали стульями, направились к выходу.
— Тут вот какое дело получается, — негромко начала полковница, глядя на Мерина с материнской строгостью, — я хочу сказать, убили в общем-то жулика, элемента закононепослушного, дело может показаться несрочным. Нет?
— Нет. Как все другие, — выдавил из себя Мерин.
— Ну правильно. Я тоже так думаю. Ему ещё девятнадцати не было — жить бы да жить. Шагай.
И она, не глядя на подчинённого, зачем-то протянула ему для пожатия руку.
Для работников МУРа оперативные выезды подчас бывают предпочтительнее каждодневной рутины: допросы, допросы и допросы надоедают не менее, чем «Учиться, учиться и учиться». А тут — что-то подвижное, новое, «адреналиновое». Одним словом — живое, как бы парадоксально и кощунственно это ни звучало.
Конечно, бывает по-разному. Бывает — опаснее и страшнее войны, но сидеть за столом, перебирать бумаги и при этом числиться оперативником московской уголовки — в зеркало на себя смотреть противно. А что касается опасностей, то — как и минёры, шахтёры, как воры и прокуроры — к опасностям муровцы быстро привыкают. Так что оперативные выезды — почти всегда отдушина, и какие бы изуверские ужасы ни ожидали их в конце пути — психовать и сдерживать рвотные позывы никто заранее себе не позволяет. Работа — есть работа. Делу — время, потехе — час. И все стараются использовать этот свой «час» по максимуму.