Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
Филин успокоился, сказал, обращаясь к майору:
— Там ещё.
— Где?
— Там.
— И что?
— Ещё.
— Что «ещё»? Что?! Взрывчатка? Оружие? Трупы? Говори так, чтобы тебя можно было понять. — Мерин не на шутку разозлился. — Ну! Что «ещё»? Где «там»-то?
Филин так надолго застрял в состоянии недоумения, что, во избежание повторного взрыва руководства, на выручку ринулся Бельман.
— Игорь, ну что тут непонятного? Ясно же сказано: «там» — это значит в багажнике убитого. Толик принёс только то, что находилось в «бардачке», а в багажнике ещё много
Наступившая тишина не обернулась затишьем перед бурей только благодаря Александрову.
— Игорь, глянь, это странновато. — На столе перед ним лежали принесённые Филиным предметы: гаванские сигары, фотографии, магнитофонные кассеты, бутылка виски… — Тебе не кажется? — Он протянул Мерину авиационный билет.
Тот повертел его в руках: Нью-Йорк, 18 августа. Бизнес-класс. Ряд. Место. Без фамилии, без номера паспорта. Неиспользованный.
— Опечатай машину и на Петровку, — обратился он к Филину. — Потом поможешь Александру с гривинским гаремом. — И, догнав его на лестничной площадке, добавил негромко: — Толь, не серчай. Что-то с нервами у меня не лады. Полечиться пора. Прости.
— Всё, — сказал «Толь» и это означало: не серчаю я ни на грош, всё понятно и всё пройдёт, не сомневаюсь. А нервы тут ни при чём, они у тебя в полном порядке.
Просто женщины не всегда способны нас, мужиков, понять. И простить, если надо. Пока.
Он кивнул головой и побежал выполнять поручение.
Мерин долго смотрел ему вслед. Он и не подозревал, что их с Вероникой размолвка — тайна Полишинеля.
Во дворе оперативники снимали рисунок скатов гривинской «Волги», искали свежие отпечатки. Руководила работой лейтенант Калашникова-Мерина.
«Ника! Никочка!!! — невероятным усилием воли не вырвался вопль из груди Игоря Мерина. — Вероника. Подойди. Скажи, что я ни в чём не виноват перед тобой. И я перестану умирать. И прощу тебя. За всё твоё долгое непрощение — прощу. И пойму: иначе ты не могла. Я бы тебя никогда не простил, если бы ты в то же утро меня простила, поняла и пожалела. В то проклятое утро. Но две недели без кислорода — всё живое задыхается. Не выживает…»
Ничего подобного он не сказал. Сжал кулаки, до боли стиснул зубы, закрыл глаза и пошёл мимо.
— Товарищ майор, грузовые отпечатки снимать?
Это спросила Вероника.
Он не сразу поверил ушам своим. Остановился вкопанно. Грузовых машин за три дня по двору проехало немерено: тут и булочная, и склад мебельного магазина, и вообще… Она не могла не понимать бессмысленность своего вопроса. Но она спросила: «А на Луне могут быть отпечатки колёс свидетельских машин»? И это был самый мудрый, самый женский, самый необходимый вопрос, заданный ему когда-либо кем-либо. Потому что вопрос этот был наполнен кислородом — единственной газообразной субстанцией, обеспечивающей жизнь. От счастья он не сразу поверил ушам своим. Неслышно переспросил:
— Что вы сказали?
— Я спросила про отпечатки грузовых машин. Снимать?
И он, вопреки всякой логике, сказал:
— Спасибо,
И она не удивилась. Ничего не ответила.
Удивился работавший с ней сотрудник.
— Товарищ лейтенант, я не понял. Снимать грузовые? Или нет? Что он сказал?
— Он сказал: «Не снимать».
— Я не расслышал. А «спасибо» зачем?
Она расхохоталась:
— Не знаю, Олег. Спроси у него сам.
Мерин вышел на улицу.
Водитель Паша, завидев начальника, подбежал к машине, «сел в стойку» за руль: готов к труду и обороне, товарищ майор. Тот махнул рукой.
— Я пройдусь. Дождись ребят.
Он подошёл к телефону-автомату достал записную книжку, но смотреть не стал, вспомнил, набрал номер:
— Костя, привет, это Мерин. Как ты? Да ничего, спасибо, тоже нормально. Это верно, давненько, вот и хочу повидаться. У меня к тебе просьба: Нью-Йорк за август, всех вылетающих. Нет, мне сегодня надо. Ага, спасибо. Я забегу через часок. Пока.
Он повесил трубку.
Компьютерный отдел аэропорта Шереметьево-2 — небольшая комнатка на верхнем этаже главного здания — с пола до потолка был заставлен аппаратурой. Мерин неотрывно следил за показаниями монитора. Константин — сотрудник оперативного отдела Шереметьево-2 — давал пояснения.
— Так, с тринадцатым августа разобрались, да?
Мерин неуверенно пожал плечами:
— Вроде бы…
— Только ты меня введи в курс дела: почему мы начали с тринадцатого, если тебя интересует восемнадцатое число?
— Костя, не морочь мне голову, долго объяснять. Делай, что тебя просят. Потом объясню.
— Ладно, потом так потом. — Было похоже, что Константин обиделся. — Четырнадцатое августа. Комплект. Четыре дипломата, 35 заказчиков брали по каналам международного отдела. 126 валютных — прошли через Интурист. Остальные через кассу.
— «Заказчики» — это кто?
— Это те, кто заказывает.
— А кто заказывает?
— Игорь, ты как с Луны свалился, честное слово. «Кто заказывает». Да все, кому не лень, все и заказывают. Не все заказы удовлетворяются — это другое дело. Тебе, например, контора твоя заказывает — ты в порядке. И ещё кому-то так же. А остальным миллионам как быть? Толстосумам-одиночкам, готовым за билет вдесятеро отдать? Ворам в законе, к примеру, богатым куда деваться? Не в очередях же стоять. «Великим» учёным, опять же, а они у нас все «великие»? «Гениальным» артистам? Бизнесменам, наконец? «Кто заказывает»? Хороший вопрос. Блатные, кто же ещё? Блатные и заказывают.
— Нет, это как раз понятно. А кто решает — блатной я или нет?
— А это решает специальный отдел, чтобы какому-нибудь прыщу, вроде депутата, не пришлось, не дай бог, ножки свои в очередях мозолить. МОГА называется: международный отдел гражданской авиации. А как же? Девятиэтажное здание, руководитель — генерал-майор в отставке некто Хропцов, заместители, секретари, заместители заместителей… Всё, как положено. Штат — человек двести. Вот к ним и шлют заявки и они всё решают. Как в детской эротической присказке, помнишь: «Этому дала, этому дала, этому дала… А этому не дала. Не заслужил. Рылом не вышел».