Остракон и папирус
Шрифт:
Зарезав молочного поросенка, жрец-перистиарх провел обряд очищения театра, не забыв окропить кровью и почетных гостей. Вслед за этим глашатай обошел орхестру, помахивая кадилом.
Когда стихло эхо пламенных гимнов, все желающие возложили к фимеле домашние дары. Архонты отблагодарили лавровыми венками приезжих благотворителей, после чего должностные лица покинули ложи, чтобы отправиться на торжественный обед в пританей.
Теперь орхестрой завладели любительские хоры. Под стук топоров и молотков по театру
Подкрались сумерки.
Праздник с пыльных, раскаленных жадным весенним солнцем улиц переместился в дома горожан. Каменный Гермес с курчавой головой и торчащим членом провожал горожан испытующим взглядом на перекрестках.
Из стеновых ниш дороги внимательно обозревала трехликая Геката. Боги на фризах и тимпанах храмов ждали ночной прохлады. По их равнодушным каменным лицам лишь пробегала тень улыбки.
Богачи отправились на симпосии, где продолжали глушить отменное самосское вино. Закусить каждый успел в форейоне, пока его несли к приятелю ойкеты. Захмелев, гуляки сначала разнузданно плясали, а потом требовали флейтисток, которых лапали пальцами в перстнях.
Ремесленники и рыбаки предвкушали сытный домашний обед за семейным столом. Скинув сандалии, матроны вместе со старшими дочерями таскали в прохладный тенистый сад миски с жареным палтусом или мидиями под чесночным соусом, плошки с маринованными оливками, а также противни, на которых под промасленной тканью томились пирожки и булочки с изюмом из припасенной для особого случая пшеничной муки.
Наконец, Батт подозвал подручного – финикиянина Гариба:
– Собирай всех… Пора ехать к Герайону.
Раздался свист, после которого к кораблю Диониса как муравьи на падаль ринулись одуревшие от скуки пираты. Растерявшиеся саммеотки, разнеженные и разморенные дневной духотой, застегивали фибулы на плечах. Они разочарованно махали рукой на внезапно сбежавшего ухажера, бросая ему вслед ругательства.
Солнце предательски спряталось за гору Ампел. Когда Асклепий протянул к краю неба извивающуюся змею, Диоскуры угрожающе замахнулись на соседние звезды плетью и дубиной, а Лев зарычал, подняв левую лапу над горизонтом, корабль Диониса снова подкатил к храму.
Над склонами хребта Цирцеи стояло смутное зарево от десятков горящих костров – вакханки приступили к жертвоприношениям, за которыми последует оргия.
Уставшие быки, опустив морды, нюхали землю. Коричневый хрущ с тяжелым гудением ввинтился в воздух. Летучие мыши метались в сумраке над колючими кустами фриганы. Ястреб сорвался с пинии, накрыв лапами беспечную полевку. Дионис спал, и его глаза были черными, как сама ночь.
Киприоты во главе с Баттом прокрались на теменос. Вскинувшегося было с
В чернильном небе блестела монета луны на мутной подложке. На желтоватой травертиновой стене Герайона дрожали факельные отсветы. Колонны отбрасывали по квадрам зыбкие тени. Казалось, даже куросы с корами замерли в тревожном ожидании.
В центре теменоса темной глыбой раскорячился кратер киприотов. Сатиры обступили силена.
– Идите в храм, – приказал Батт. – Тащите сюда медную чашу.
– А эту куда? – спросил Гариб.
– На замену.
– Что делать, если нам помешают?
Батт поморщился, ему меньше всего хотелось проливать в храме кровь. Но грабежа без насилия не бывает.
Пришлось принять неприятное, хотя и неизбежное решение:
– Валите любого… Только Метримоту не трогайте. Рабов ночью в храме быть не должно. Они ночуют в эргастуле, если подпереть снаружи дверь, никто не выскочит.
Гариб отдал распоряжение. Двое сатиров уперли крепкую балку в косяк каменного сарая. Затем молча встали рядом. Остальные взбежали по ступеням и скрылись в храме.
Батт остался ждать под лестницей. Изнутри не доносилось ни звука, однако он понимал, что тишина обманчива. В такую ночь обитатели храма вряд ли улягутся спать рано.
Внезапно в пронаосе заметались отсветы факелов, послышались встревоженные женские голоса, прерванные громким окриком Гариба: «Всем на пол!»
Вскоре показалась фигура финикиянина. Сбежав по ступеням, он подошел к Батту.
– Там их две… Какую брать?
Наксосец оторопел. О том, что в храме находятся два медных кратера, он не знал.
– Опиши! – приказал Батт.
– Одна как большая тыква на круглой подставке, у второй опора в виде трех фигур и головы грифонов по ободу, – сказал Гариб.
Увидев замешательство на лице наксосца, добавил:
– Да ты сам иди и посмотри.
– Не могу! – процедил Батт. – Мне туда нельзя.
– Ты и так уже на теменосе, – усмехнулся Гариб. – Считай, что в храме… Думаешь, тебе это простят?
– Не твое дело! – рявкнул наксосец.
Он заходил по каменным квадрам, стиснув зубы в бессильной злобе.
Вдруг подумал: «А если забрать обе?»
Но тут же отказался от этой идеи: «Нельзя, они тяжелые, гейкосора потеряет устойчивость. Вот если бы на гиппос… Но он тихоходный, от погони на таком не уйдешь… Да и где его взять…»
Батт подошел к финикиянину.
– Я слышал шум… Кто там был?
– Мать фиаса, с ней какая-то баба с грудным ребенком и подросток.
– Давай их сюда!
Вскоре сатиры привели напуганных пленников.
Увидев знакомого трагеда, Метримота вскинула вверх сжатые кулачки: