Остракон и папирус
Шрифт:
– Я не понимаю, – взволнованно прервал ее Геродот. – Вот вы в шалашах предаетесь чувственным наслаждениям, вы пьяны, разнежены, умиротворены… И вдруг срываетесь с места, несетесь по лесу с перекошенными злобой лицами.
Поликрита грустно усмехнулась:
– Это просто… В каждой из нас есть не только частичка Диониса, но и частичка его матери Семелы, земной женщины. Ведь это так по-земному, когда на смену чувственности приходит жестокость.
Приподнявшись на локте, Геродот пристально посмотрел саммеотке в глаза:
– Не хотел бы я оказаться на твоем пути в такой момент… Но
– Просто люби меня, – тихо сказала Поликрита.
Тогда он поцеловал ее. Сначала нежно, а потом истомленно, хмельно…
В конце мунихиона [13] вновь приплыл Харисий.
На Самос тихо опускался вечер. Дневная жара отступила под напором морской прохлады. Снова друзья отправились в сад, чтобы обо всем обстоятельно поговорить.
13
Мунихион – месяц афинского календаря, апрель-май.
Вишни, потеряв нежно-розовые покровы, казались нагими, а черешни уже были густо обсыпаны оранжево-желтыми гроздьями. Ветви мушмулы сгибались под тяжестью ранних плодов. Абрикосы еще только наливались сладостью. Зато в траве краснели россыпи сочной зрелой клубники.
Друзей никто не беспокоил. Разговор неспешно протекал под поздний обед. Геродот попросил Поликриту приготовить кикеон на красном вине, ячменной муке и тертом сыре.
Перед каждым из сотрапезников стояла миска с миттлотосом – паштетом из меда, сыра и чеснока. Разлом свежеиспеченного ячменного каравая еще пах дымом.
Наконец, Харисий перешел к главному:
– Менон хочет поручить тебе важное задание… Но придется отправиться в Сарды.
Геродот опешил:
– В Лидию?
Харисий кивнул:
– Да… Ему стало известно от Кимона, что Ксеркс готовится к войне по всей акватории Нашего моря [14] . Стратег просит проверить, насколько эти сведения соответствуют действительности… Если это так, то по Царскому пути должны следовать войска. Вот откуда именно они идут – из Армении, Каппадокии, Мидии или из самих Сус – и важно выяснить… Само собой разумеется, надо их посчитать.
14
Наше море – Эгейское море.
– На Царском пути стоят пикеты такабаров. Мне придется объяснять, кто я такой и что собираюсь делать в Сардах… Я дальше Сард не смогу проехать.
– И не надо… – Харисий выложил на стол папирусный свиток: – Это подорожная купеческой гильдии Галикарнаса. По документу ты грамматевс гильдии, который ищет надежного поставщика дифтер для канцелярии Народного собрания… Все печати на месте, комар носа не подточит. Подорожной тебе будет достаточно, чтобы свободно передвигаться по Сардам и окрестностям.
Глухо звякнул кошель.
– Деньги на расходы, – пояснил капитан.
Геродот растерянно смотрел на него. Лидия… Так далеко от дома
– Поедешь через Эфес, – невозмутимо продолжил Харисий. – Но там останавливаться нет смысла. Купи осла или мула и сразу отправляйся в Сарды. И вот еще что… В каждом ионийском городе есть наш связник. Просто надо найти ближайшую к агоре гостиницу… Скажешь хозяину, что у тебя есть десять медимнов [15] двухлетнего наксосского вина. Он спросит: смешано с виноградной золой? Ты ответишь: нет, жечь лозу Дионис не позволяет. Так вы узнаете друг друга… Он накормит, даст денег, если у тебя дела совсем плохи… В общем, поможет.
15
Медимн – древнегреческая мера сыпучих тел. Аттический медимн Солона равнялся 52,53 л.
Геродот все еще не мог прийти в себя. Даже не знал, что спросить. Но Харисий не давил. Главное сделано: он поставил напарнику задачу, передал деньги, объяснил способ связи.
В том, что Геродот будет сотрудничать, капитан не сомневался – ведь он уже дал свое согласие Менону. А у гиппарха на галикарнасца большие виды.
– С матерью сам поговоришь? – спросил Харисий.
Геродот кивнул.
Когда капитан ушел, галикарнасец так и остался сидеть в саду. Поликрита опустилась на пустой дифрос, взяла его за руку.
– Расскажи, – попросила она. – На тебе лица нет… Зачем он приходил?
Геродот передал саммеотке разговор с капитаном.
– Завтра корабль Харисия уходит в Эфес, – закончил он. – Я должен буду плыть с ним.
– Никуда не поедешь! – неожиданно резко заявила Поликрита. – А если тебя схватят? Обо мне ты подумал?
Он молча сжал ее руку.
Потом потерянно улыбнулся и покачал головой:
– Я обещал… Вот не знал, что все будет так скоро и так серьезно.
– Ну, ладно, – сухо сказала саммеотка, – будем считать, что попрощались.
Остаток дня Геродот провел с семьей.
Дрио помогала сыну собирать дорожный мешок. Она доставала из бельевого сундука одежду, перебирала ее, разглаживала руками. Потом откладывала в сторону, снова склонялась над сундуком – все никак не могла решить, что лучше.
Пока Геродот не выбрал сам: «Это и это… Все! Если будет надо, куплю в Эфесе».
Временами Дрио хмурилась и застывала над какой-нибудь вещью, словно думая о чем-то тревожном. Но тут же стряхивала с себя наваждение, чтобы ободряюще улыбнуться сыну.
Феодор наловил губанов, зажарил на вертеле, после чего завернул рыбин в кусок холстины и сунул в мешок. Он старался вести себя как взрослый, поэтому не приставал к брату с вопросами.
На рассвете Геродот зашагал в гавань. Зевс Геркей задумчиво смотрел ему вслед с постамента. Чайки деловито склевывали у остывшего кострища остатки рыбьей требухи. Галикарнасец несколько раз обернулся в надежде увидеть Поликриту.
Херил обнял друга за воротами. На прощанье сунул в руку терракотовую фигурку Гермеса Эрмуния в крылатом петасе и с кошелем в руке: