Остров Колдун
Шрифт:
Он мог бы и закончить свою мысль. Я все равно все вспомнил и все понял: во второй половине дня нас ждет шторм, до второй половины дня, часов до трех, осталось пять часов. А если за это время мотор не будет починен?
Я посмотрел на Фому и встретил его наблюдающий взгляд. Он думал: понимаю ли я, чем нам грозит остановка мотора? Он-то, конечно, давно уже все вспомнил к сообразил. Боюсь, что вид у меня был неважный, но все-таки мне удалась сказать довольно спокойно:
– В самом деле, поболтаемся в море, даже интересно.
В глазах Фомы я прочел одобрение. Он понял меня. Он понял, что
Фома молча кивнул мне головой.
Глава девятая. НЕВИДИМЫЙ ПАССАЖИР
Ох, и медленно же тянулось время! Фома Тимофеевич вошел в рулевую рубку и тихо разговаривал со Степаном. Я знал, о чем. Он сообщал ему о прогнозе погоды и предупреждал, что надо скрыть это от нас и от Глафиры. Через полчаса опять вызвали Жгутова. Жгутов оправдывался и клялся, что он не виноват, обещал все исправить, но прошел ещё час и два, и по-прежнему была тишина, по-прежнему мотор молчал. Глафиру капитан услал вниз, велев ей все готовить к торговле, чтобы, как придем в Черный камень, можно было сразу пускать народ. Глафира сказала, что у неё все готово, но капитан на неё так прикрикнул, что она прямо скатилась вниз. Она понимала, что происходит что-то нехорошее, и понимала, конечно, что Фома Тимофеевич хочет её убрать с палубы. Ослушаться капитана она не решилась и, наверное, бедная, сидела внизу, обмирая от страха. Во всяком случае, время от времени из люка показывалось испуганное её лицо, но, как только Фома Тимофеевич к ней поворачивался, она точно проваливалась вниз.
Было около двух часов, когда капитан начал внимательно вглядываться в небо.
– Будто облачко? – негромко спросил он Новоселова.
– Похоже на то, – ответил Степан.
В это время на палубу поднялся Жгутов. Вид у него был очень жалкий.
– Разбирать надо мотор, Фома Тимофеевич, – сказал он, глядя в сторону.
– Да ведь ночью же ты разбирал? – спросил капитан.
Жгутов молчал.
– Ну, говори, разбирал или нет?
Жгутов молчал. Фома Тимофеевич подошёл к нему, взял его двумя руками за плечи и притянул к себе.
– Может, обманул? – тихо спросил он. – Может, не ремонтировал? Ну, говори!
Жгутов шмыгнул носом и, с тоской глядя вдаль, сказал:
– Обманул, Фома Тимофеевич.
– Так, – кивнул головой Коновалов. – Где ж ты ночью-то был? Спал, бездельничал?
– Гулял с ребятами, Фома Тимофеевич, – сказал Жгутов, – всю ночь гулял.
– Что ж ты думал? – спросил капитан. – На что надеялся?
– Думал, до Черного камня добежим, – жалобно тянул Жгутов, – а там отремонтируюсь.
– Совесть прогулял, Жгутов, совесть! – чуть не шепотом сказал Фома Тимофеевич. – Честь потерял. Какой же ты негодяй, Жгутов! – Он в ярости занес кулаки над Жгутовым, но, сдержавшись, опустил их. – Как с мотором? – спросил он.
– Фома Тимофеевич, – захныкал Жгутов, – дайте мне три часа. Я разберу мотор. Я успею. Видите, безветренно, небо чистое. Я буду как чёрт работать. Дайте мне три часа.
– Три часа тебе дать? – спросил Коновалов. Он взял его за плечо, подвел к борту и показал на горизонт: – Видишь облачко? Посмотри хорошенько. Это шторм на нас идет. А мы убежать не можем и выстоять не можем. А у нас дети на борту, Жгутов. У нас женщина на борту. Кто отвечать будет? Ну, ты пойдешь рыбам на корм. Ты заслужил, а они при чем?
– Виноват, Фома Тимофеевич, – сказал дрожащим голосом Жгутов. Он, кажется, очень перепугался.
– Десять минут я тебе даю, – сказал капитан. – Кровь из носу, чтоб мотор работал, ясно? Иди.
Жгутов пошел по палубе, дошел до люка и остановился. Глафира, растерянная, испуганная Глафира, стояла на трапе, до пояса высунувшись из люка. Достаточно было посмотреть на её лицо, чтобы понять: она слышала весь разговор. Она знала все. Надо же было столько лет бояться моря, решиться наконец выйти в безопасное плавание и сразу попасть в такую катавасию!
– Пусти, – бледными губами пролепетал Жгутов.
И Глафира спустилась вниз и моторист за нею.
Степан стоял на руле. Фома Тимофеевич ходил по палубе взад и вперед, а облако все росло и росло. Оно, видно, мчалось на нас с огромною быстротой. Над вамп ещё светило солнце, а на севере море было уже темное, пасмурное, и уже белые барашки были видны вдалеке, и будто холодом дышало на нас с севера. Капитан все шагал по палубе и вдруг остановился прямо перед нами.
– Вот что, ребята, – сказал он резко, – скоро, понимаете, шторм начнется, а у нас мотор не в порядке. В общем, надо, знаете, ко всякому приготовиться. Ты-то, Фома, морской человек, я думаю, трусить не будешь, а вот Даниил не знаю. Ты как, Даниил?
– Я что ж, – сказал я, и мне самому было стыдно, такой у меня был дрожащий голос. – Я постараюсь.
На палубу поднялась Глафира. Бледная подошла она к рубке.
– Что ж это, Степан, – сказала она, – погибать будем? Как же это Жгутов нас всех потопил?
– Ну уж и потопил! – сказал Степан. – Может, ещё и не потонем.
– Ой, – запричитала Глафира, – ой, Степа, боюсь! Ой, Степа, боюсь! Сил моих нет, Степа! Под водой-то рыбы, акулы, утопленники.
Фома Тимофеевич в два прыжка оказался возле неё. От его обычной медлительности следа не осталось. Он был быстр в движениях, решителен и резок.
– Кто говорит «боюсь»? – рявкнул он. – Если кто струсит, плохо будет. Не до шуток. Спасаться надо. Не советую трусить. Поняла, Глафира?
– Поняла, Фона Тимофеевич, – сказала Глафира и всхлипнула.
Фома Тимофеевич словно забыл про Глафиру я, подойдя к борту, стал внимательно вглядываться в стремительно выраставшее облако. Тихо было на палубе. Все молчали. Потом ласково сказал Степан:
– Страшно, Глаша?
И совсем тихо, боясь, как бы не услышал Фома Тимофеевич, сказала Глафира;
– Ой, Стёпа, знали бы вы, как страшно! Смотрите, тень пала какая! А тучи какие! Страшно, Стела!
– Ничего страшного, – ласково сказал Степан. – Выживем, Глаша,
Холодная тень пробежала по боту. Облако закрыло солнце. И в эту минуту отчетливо застучал мотор. Коновалов повернулся и спокойно сказал:
– Ну вот, значит, и трусить нечего. Раз мотор работает, может, и выстоим.
– К берегу ворочать? – спросил Степан. – В губу убегать будем?
– Прямо на норд, – резко сказал Фома Тимофеевич. – Ты что, хочешь, чтобы нас о камни разбило? Нам одно спасение – носом на волну.