Остров Локк
Шрифт:
Когда всё было приготовлено, я объяснил:
– Решать будем по совести, чтоб не давить друг на друга ни словом, ни взглядом. Все выйдем отсюда, и заходить будем по одному. Вот пустая бутылка. Кто считает – отправить Джоба на соседний остров – бросает в неё чёрный камешек. Кто решит, что его можно оставить с нами – бросает белый.
– Только не я, нет! – задрожал вдруг Даниэль. – Я не буду, мне нельзя, не хочу!
– Что вы, мистер Даниэль! – горячо откликнулся я.– Вы равный с нами. Имеете несомненное право выбирать – участвовать в этом или не участвовать. Все поймут.
– Позвольте, в таком случае, и мне не бросать, джентльмены, – учтиво обратился к нам мистер Бигль.
– Как пожелаете, – ответствовал я, – как пожелаете.
Камни бросили – вместе с Эддом и Корвином – одиннадцать человек. Пришла безмолвная минута, все собрались возле одиноко стоящей на столе бутылки. Я положил на стол тяжёлый клинок и с силой опустил дно бутылки на его лезвие. Треснуло стекло, выкатились на свет камешки. Что ж, понятно и просто. Семь чёрных, четыре белых.
Отсыпайся, Джоб. До утра – ты с нами.
“АФРИКА”
Но судьба иногда меняет решения судей.
До обеда мы собирали вещи, которые должен был забрать с собой Джоб. (Он был нем и покорен, попросил лишь, чтобы те, кто жил на большом острове, не знали о случившемся, чтобы он был как бы сторож на наших полях. Я обещал. Тем более, что среди нас ходили уже предположения, что спустя какое-то время Джоба можно будет вернуть.)
Не все с лёгкой душой могли вынести эту сцену, так что мистер Бигль, жёгший уголь на вершине скалы, был там в тот день не одинок.
Алис и Эвелин, молчаливые и грустные, собирали вещи, Нох увязывал их в тюки. Мэри Бигль хлопотала у жаркой плиты.
Бэнсон отправился зачем-то на дальнюю площадку. Вдруг, сломя голову, он ворвался к нам на террасу. Глаза его были безумны. Не в силах справиться с собой и промолвить хоть слово, он на мгновение замер, затем бросился к печке, выхватил оттуда пылающую головню и с ней умчался обратно. Через секунду на дальней площадке ударил пушечный выстрел и сразу вслед за ним – второй. Не на шутку встревоженные, мы бросились туда и ещё на бегу услыхали вдруг отдалённый пушечный гул.
Мы выметнулись к Жуку и замерли. В двух милях от острова белел парусами корабль.
– Какой на нём флаг? – требовательно схватил меня за рукав Нох.
Принесли подзорную трубу, я навёл её на корабль. Торговый британский флаг. Но поразил меня не он, а название корабля. Я опустил трубу, повернулся к друзьям и выдохнул:
– Это “Африка”…
И уже на бегу (в сторону озера, к шлюпке), я краем глаза увидел, как Бэнсон подхватывает на руки опускающуюся без чувств Алис.
Птицей вылетела шлюпка навстречу кораблю. Вёсла гнулись в наших руках! Мы не жалели себя – Робертсон, Оллиройс, я и Джейк. Кроме нас, в шлюпке сидели Эдд и Корвин.
У борта корабля покачивалась спущенная на воду шлюпка, в которой, с торчащими вверх длинными вёслами, сидело четыре пары матросов. Увидев, что мы приближаемся, они не стали отплывать, а дождавшись нашего приближения, помогли нам развернуться бортом к лестнице. Мы поднялись на палубу.
Тучный старик, с печатью страдания на лице, Давид Дёдли, поддерживаемый с двух сторон матросами, сделал к нам шаг.
– Отец! – разом воскликнули близнецы.
Он не понял сначала, кто перед ним. Метнул взгляд с одного на другого, дошёл до меня, узнал. Я подтолкнул мальчишек в спины (легко сказать – мальчишек! Разве могли они, высокие, крепкие, с бронзовыми лицами и золотыми колечками в ушах напомнить двух бледных и хрупких бристольских птенцов!), с волнением провозгласил:
– Мистер Эдд, мистер Корвин!
Лицо Давида дрогнуло, он оттолкнул матросов, сделал шаг.
Почти полчаса они молча стояли на палубе, прижавшись и вцепившись друг в друга руками. Наконец, кое-как растормошив их, мы затолкали онемевшую троицу в кают-компанию.
Час, второй пронеслись в сумбурных рассказах – о двух годах поисков и о таком же времени пребывания на острове. Вдруг я представил, каким нетерпением томятся люди, оставшиеся на Локке, и вмешался.
– Джентльмены! – произнёс я, положив руки близнецам на плечи. – Чего стоят слова? Вы покажите отцу свой дом, друзей, накормите его своей пищей. Миссис Бигль, думается, уже приготовила пойманную вами рыбу!
– На Локк! На Локк! – закричали мальчишки.
Они вскочили, с азартом и нетерпением потащили отца на палубу. Едва шлюпка отвалила от корабля, дети принялись показывать на пещеру и объяснять, что за рогатое сооружение виднеется над обрывом.
Последующие четыре дня мы провели на острове.
Теперь у нас было трое детей. Стареющий, тучный, изнемогающий от счастья отец вместе с сыновьями носился по песчаному пляжу, прыгал с причала в воду, карабкался по закопчённым камням к костру на скале, ловил сетью, с плота, рыбу. Выпросив у меня пистолеты, они стреляли в цель. Они отпускали петуха летать и с азартом и визгом ловили его. А один раз, побывав со мной в арсенале, незаметно скрылись наверху, у озера, и пили джин.
Вечером третьего дня Нох, учитывая возраст мистера Дёдли и хорошо понимая возможные неприятности, отворил ему кровь. И, как признался сам пациент, очень вовремя.
Спокойный и тихий, Давид сидел в этот вечер у меня в хижине.
– Мистер Том! – с какой-то торжественностью в голосе сказал он мне. – Я дал обет пожертвовать некоей суммой, если отыщу своих детей. И я рад, что вместе с детьми я нашёл человека, который делает эту мою плату уместной. Вот, примите!
Он выложил на стол два объёмистых кожаных мешочка.
– Человеку, хранившему и оберегавшему моих детей и рисковавшему за них своей жизнью. По пять тысяч фунтов. За каждого сына.
На мой твёрдый отказ он ответил не менее решительно, заявив, что для него этих денег уже два года не существует. Что было делать? Я открылся ему. Я признался, что нашёл на острове жемчуг, и показал ему этот жемчуг, подытожив, что Томаса Лея можно без сомнения считать состоятельным человеком.
– Не имеет значения, – твёрдо сказал Давид. – Если вы не возьмёте эти деньги, я выброшу их в океан.