Остров обреченных
Шрифт:
Она обняла Маргрет, и они рассмеялась, как две юные заговорщицы; и старая сводница-луна столь же каверзно и греховно ухмылялась им в ответ.
– Ладно, заговорилась я тут с тобой. Пойду прослежу, чтобы не забыли погрузить на повозки все, что нам понадобится в дороге. Герцог поначалу распорядился дать нам карету и всего лишь одну повозку для багажа. Я настояла, чтобы дали две. Как думаешь, если утром попросить третью, удар его не хватит?
– А по-моему, двух достаточно.
– Нет, все-таки попрошу третью. Из вредности своей корсиканской. К тому же потребую, чтобы дали тебе денег,
Бастианна вернулась в комнату и направилась к двери, но Маргрет попыталась остановить ее.
– Ты же так и не рассказала, зачем вас захватил французский корабль, и что там с вами происходило, а главное, каким образом оказалась в нашем доме. Я уже несколько раз спрашивала тебя об этом, но всякий раз ты отмалчиваешься.
– И не стану рассказывать.
– По-че-му? – притворно обиделась Маргрет.
– Потому что тебе этого пока что не понять.
– Мне уже девятнадцать, Бастианна. Я обручена, и мы с Роем уже даже… – приложила она палец к губам.
– Вот об этом тебе, бесстыдница, лучше помолчать, – вполголоса усовестила ее корсиканка. – Даже со мной. Пока что, – тут же спохватилась она. – А вот на корабле расскажешь поподробнее. Уж что-что, а я такие истории люблю. Кстати, о том, что происходило со мной, тоже узнаешь на корабле. Потому что, только побывав на палубе неделю – другую, увидев совершенно озверевших без женщин, осатанело мечущихся в тоске от борта к борту мужчин, в состоянии будешь понять, что они вытворяли с нами там, в море, после того как корабли отошли подальше от берегов Корсики.
Шпиль собора освещался уже не месяцем, а яркими лучами утреннего солнца, когда трубач на привратной башне протрубил свою прощальную мелодию, ворота замка открылись и карета изгнанницы выкатилась на устланную древним булыжником мостовую, ведущую вдоль крутого берега речушки на север, к развилке дорог, одно из ответвлений которой уводило к Парижу, другое – на север, в сторону Гавра.
Поскольку Маргрет из замка изгоняли, герцог запретил устраивать какие бы то ни было проводы, и даже матери ее разрешил попрощаться только в виде благословения на далекий и нелегкий путь, которое молодая изгнанница получила и из уст епископа Роже. Сам же герцог Николя де Роберваль лишь сквозь зубы процедил:
– Когда станешь благоразумной и поведешь себя в Новой Франции, как подобает дочери пэра, герцога де Роберваля, через три года я, возможно, сумею простить тебя и даже решусь принять в своем замке. Но не раньше.
– Три года – слишком малый срок, чтобы я… сумела простить вас, герцог де Роберваль, – холодно ответила Маргрет, поправляя наброшенную на плечи черную дорожную накидку. – А потому советую запастись терпением.
Если при прощании мать и сумела сдержать слезы, то только потому, что слез этих у нее уже не было. Алессандра проплакала
Чтобы подчеркнуть, что лично он провожать дочь не собирается, герцог ушел со двора, поднялся на выходящий к воротам балкон и только тогда приказал выпустить обоз юной герцогини. Не решаясь ослушаться грозного мужа, Алессандра, сама помнившая о любовном грехе своем, робко последовала за герцогом. Однако Маргрет простила ей это. Ей, все еще остающейся в этом мрачном замке, она могла только посочувствовать.
– Вам-то за что такое наказание, досточтимая донья Бастианна? – сочувственно спросил Отставной Бомбардир, помогая замешкавшейся служанке сесть в карету.
– Это для Маргрет – наказание, – беззаботно ответила корсиканка. – Меня же спроси, за что мне такое… помилование.
Усевшись на переднее сиденье, чтобы герцогине оставалась вся задняя часть кареты, она сияла от радости. Едва осмотревшись в уютной, оббитой шерстяной тканью карете, она тотчас же приоткрыла окошечко, чтобы лучше видеть окрестности. Маргрет почувствовала, что корсиканка действительно истосковалась по дороге, по воле, по морю; что она и в самом деле прирожденная путешественница, и никакими дальними странствиями ее не запугаешь. И эта бесшабашность Бастианны, ее уверенность в себе постепенно передавались Маргрет.
– Ей вы, душегубы! – прикрикнула корсиканка на вооруженных конных слуг, которые сопровождали их обоз. – Не пылите тут. И вообще, держитесь подальше, чтобы герцогиня, а уже тем более я, видели ваши полупьяные личика как можно реже.
Всадники тотчас же разделились, и двое из них ускакали вперед, двое стали держаться позади обоза. Карета тронулась в путь. Замок, разные места, Париж, все это уже оставалось в прошлом. Не прошло и часа, как у какой-то деревушки все четверо слуг вновь оказались у кареты.
– Клод! – прокричал старший из них. – Нас догоняет группа всадников, человек пять.
– Всего лишь? – ответил тот. – С возницами повозок нас семеро. И все вооружены. Кстати, герцогиня, для вас я тоже кое-что припас.
Приоткрыв рундук своего передка, он на глазах у выглянувшей из кареты Маргрет извлек оттуда аркебузу. По странному готическому узору на ложе ее Маргрет сразу же определила, что это и есть та самая, из которой только вчера она училась стрелять. Теперь она приняла это оружие у Отставного Бомбардира, – она так и решила называть Клода – как ценнейший дар. – И еще, вот, пистолет, – не переставал удивлять ее Клод. – И мешочек, в котором тридцать зарядов к аркебузе и десять к пистолету.
– Вы что, на войну собрались? – изумилась Бастианна. – Или, может, вздумали вместе с герцогиней захватить корабль, чтобы поднять черный флаг?
– Начну с корабля и черного флага, – пообещала Маргрет. – И еще подумаю, взять ли тебя в команду. Клод, ты согласен захватить один из кораблей адмирала де Роберваля и поднять черный флаг? – О приближающихся всадниках она старалась не думать. Это ведь могли быть и случайные проезжие.
– Если вам понадобится лучший из бомбардиров Франции, можете рассчитывать на меня.