Остров обреченных
Шрифт:
– Я приказываю вам замолчать! – рявкнул Николя де Роберваль. – Не смейте в моем присутствии высказывать эти свои гнусности!
– Теперь все мы убедились, что эта девица неисправима! – взорвался адмирал. – Если она останется здесь, то будет мутить народ, позорить род Робервалей своими рубищами нищенки и в конце концов все же угодит туда, куда непременно должна угодить – то есть на костер. Так лучше и в самом деле увезти ее из Парижа, из Франции. А там, авось, поумнеет.
Робервали и епископ переглянулись. В зале наступила такая звенящая тишина, что, казалось, под сводами его вот-вот запоют ангелы. Однако все ждали не их пения, а окончательного решения хозяина замка.
– Когда уходит эскадра? – спросил Николя де Роберваль.
– Через трое суток. Как только я прибуду в Гавр.
– Маргрет
– В таком случае немедленно снаряжайте карету и отправляйте ее под охраной гвардейцев. Пусть только доставят ее на корабль – там она сполна познает и что такое крест простолюдина, и что такое истинное сопереживание.
Поняв, что судьба ее решена, Маргрет все же нашла в себе мужество смерить адмирала презрительным взглядом и, не спеша, преисполненная достоинства, направилась к выходу. Только теперь Роберт де Роберваль, появившийся в этом доме после нескольких лет скитаний по морям и портам, обратил внимание, насколько красива фигура его племянницы, за которой он, как и любой другой мужчина, будет иметь теперь право поухаживать. И встревоженная герцогиня Алессандра не могла не обратить внимания на то, каким плотоядным взглядом провожал адмирал ее дочь до самой двери. И как потом, когда Маргрет уже вышла, продолжал смотреть на дверь, словно бы мысленно провожая девушку длинной мрачной прихожей.
– Но вы, Николя, понимаете, – неожиданно обратился адмирал к своему брату, – что на борт она может взойти лишь как дочь пэра Франции и племянница командующего эскадрой; которая сама, по собственной воле, решила ступить на землю Новой Франции…
– Эта земля будет называться Новой Францией? – совершенно некстати удивилась герцогиня.
– Но только вы, Алессандра, названия этого не слышали, ибо сие есть личная тайна короля. Так вот, она должна ступить на корабль как особа, приближенная к королю, как символ Франции. Иначе моряки попросту растерзают ее. Мне и так придется жестко пресекать все их заигрывания. А чего от них ожидать? Моряки в океане. В Великом Океане, где они несколько месяцев вообще не будут видеть женщины. Понятно, что эти ублюдки звереют. Кстати, с ней обязательно должна быть гувернантка. Только не из молодых – смазливых. Ну, и, конечно же, ваша дочь должна быть обеспечена всем необходимым для длительного путешествия.
– Сейчас же отдам необходимые приказания, – заверил его Николя.
– Утром карета должна тронуться в путь.
– Как?! – неожиданно сдали нервы у отца Маргрет. – Уже утром?!
– Не стану же я из-за нее задерживать всю эскадру, – проревел Роберт де Роберваль. – У меня приказ короля.
Герцогиня Алессандра попыталась что-то произнести, но в очередной раз астматически задохнулась и, сжав пальцами горло, бросилась к двери. И никто из братьев Робервалей не поспешил за ней, не нашел ни слова, чтобы хоть как-то успокоить ее.
Приготовления к отъезду продолжались весь остаток дня и всю ночь. Однако саму Маргрет к ним не допускали. Этим занималась ее гувернантка – пятидесятилетняя корсиканка Бастианна, и еще несколько слуг.
Попытка юной герцогини хоть ненадолго оставить замок, чтобы в последний раз пройтись его окрестностями, а значит, и окрестностями Парижа, тоже немедленно была пресечена двумя вооруженными стражниками. Поняв, что отец превратил ее в узницу замка, Маргрет выставила из отведенных ей двух комнат охранника, закрылась и до утра никого к себе не впускала и на обращения не откликалась.
Что только она ни пережила за эту ночь: слезы горестной обиды и прощания с Парижем; негодование по поводу жестокости отца и дяди и презрительную жалость к бессилию матери; тоску по возлюбленному, который вот уже вторую неделю не подает о себе никаких вестей, и бунт души, жажду отмщения… Единственное, о чем она старалась не думать, так это о предстоящем путешествии на край Земли. Она, конечно, понимала, что даже представить себе не может, насколько долгим, трудным и совершенно невероятным оно в действительности окажется. Но в то же время как натура твердая и по складу характера своего авантюрно-романтическая Маргрет уже загоралась предчувствием увлекательного, преисполненного приключениями и риском путешествия.
Уже поздно вечером Бастианна пересказала то, что услышала от гонца, посланного ею в Сен-Дени, к родительскому дому Роя. Тот сообщал, что прошлой ночью в дом к спившемуся, болеющему отставному полковому лекарю д’Альби ворвались трое, которые заявили, что они из полиции, и потребовали сказать, где сейчас находится его сын. При этом они твердили, что Рой уличен в черной магии и противных Господу медицинских экспериментах и за это должен предстать перед судом инквизиции.
Маргрет сразу же поняла, что это и есть те люди, которые, независимо от того, кем они были на самом деле, посланы в Сен-Дени ее отцом. Что еще раз подтверждало то, о чем хорошо знали и в замке, и далеко за его пределами: герцог де Роберваль слов на ветер не бросает; каждую свою угрозу он непременно пытается воплотить в жуткую реальность. Единственное, что ее утешало, что шевалье д’Альби сказал этим людям, будто бы Рой отбыл в Гасконь, к родственникам своей матери, чтобы оттуда перебраться в Испанию.
Поверили наемники его словам или нет – это уже особого значения не имело. Главное, что отец не направил их в Гавр, а значит, у Роя д’Альби есть несколько дней, чтобы попытаться осуществить их общий план и наняться матросом на один из кораблей эскадры адмирала Роберта де Роберваля. А ведь если бы ему это удалось, тогда все не так уж плохо складывалось бы в этой ее мерзкой житейской ситуации, в положении изгнанницы.
Маргрет, конечно же, ни за что не согласилась бы уплывать к каким-то неведомым землям, через весь океан, а тем более – на судне, которым будет командовать ее дядя. Но так уж странно складывалась ее судьба. По какому-то роковому стечению обстоятельств она сама подготовила для себя эту ловушку… уже хотя бы тем, что предложила Рою наняться на какой-либо корабль эскадры адмирала де Роберваля. Ей-то и в сонном бреду не могло примерещиться, что она тоже окажется «матросом» адмиральского корабля. Да, еще сегодня утром… даже предположить… Но именно так все и произошло. Само провидение влечет ее в океан вслед за возлюбленным. Такое не может быть случайностью. Такое – нет. Это рок. Они сотворены друг для друга, и Господь, вмешиваясь в волю и деяния людей, ценой каких-то невероятных жертв и лишений самих возлюбленных все же дарует ей, Маргрет де Роберваль, возможность, которую до сего времени, очевидно, не даровал ни одной другой женщине: оставив замок, уйти в океан вместе с человеком, с которым тайно обручена.
И если это так, если все исходит от Господа, а не от сатаны, значит, ни епископ, ни отец с матерью не правы! Господу угодно, чтобы они – Маргрет и Рой – были вместе!
Если бы она точно знала, где именно Рой д’Альби пребывает в Гавре и на какой корабль нанимается, то, конечно же, нашла бы способ убежать, прежде чем ее доставят в порт. Она сумела бы вырваться из-под опеки стражников то ли по пути в Гавр, то ли в самом городе. Но зачем все так усложнять? Она не может раскрывать инкогнито Роя. Адмирал не должен заподозрить, что «нищий студент» оказался в команде его эскадры. И потом… каково же будет удивление Роя, когда он узнает, что его герцогиня тоже плывет в Канаду. И если к тому же удастся попасть на одно и то же судно. Во всяком случае там, в Канаде, они смогут наняться на какую-либо службу, построить себе дом… Конечно же, они долго и смертельно будут тосковать по Франции, по Парижу. Но ведь, в конце концов, они с Роем окажутся там не одни. Таких, как они, аристократов, коим выпало сотворить Новую Францию на далеких канадских берегах, окажется сотни. Что же касается ее и Роя д’Альби, то когда-нибудь они обязательно вернутся во Францию… счастливыми и состоятельными.
Тройной стук в дверь. Это опять Бастианна. Когда ей исполнится пятьдесят, они уже целую неделю будут в море. Несмотря на столь почтенный возраст, выглядит эта, некогда жгучая брюнетка, все еще довольно молодо и даже смазливо; седина ее еще только несмело пробивается сквозь коротко, по-мужски стриженые волосы, а фигура сохранилась настолько, что на улицах Парижа мужчины порой ускоряли шаг, стремясь поскорее поравняться с ней, наивно полагая увидеть, если уж не девушку, то, по крайней мере, женщину лет тридцати.