Остров отчаяния
Шрифт:
— Я с радостью познакомлюсь с мистером Поулом, — сказал Стивен, вставая. — Хорошего вам дня, моя дорогая.
Она протянула руку, Стивен взял её, пожал в ответ и ушел.
Он сообщил Джеку, что желает, чтобы сегодня Хирепат отправился на китобой вместо него и попросил одолжить самую лучшую подзорную трубу. Стивен находился на грани того, чтобы пойти дальше и сказать, что Хирепата нельзя останавливать независимо от обстоятельств и даже больше, если, возможно, прибегнуть к убеждению, но Джек вдруг заметил:
— Тогда ему придется грести самому. Сегодня вечером на берегу не будет ни души, кроме женщин. Мы собираемся навесить руль, и мне потребуется все руки, способные
— Буду. Но Джек, надеюсь, ты сможешь выделить мне Бондена, несмотря на руль? Я очень хочу быть на своем острове.
— Одним больше, одним меньше. Но Стивен, это же не значит, что ты пропустишь установку руля? Упустить такое славное зрелище?
— Это окончательное, финальное, торжествующее действо?
— О, конечно, нет. Это рулевые штыри, Стивен. Штыри, а не тяги. Но это довольно триумфальное для моряка зрелище, клянусь честью.
— Клянусь честью, — сказал Стивен, закрывая за собой дверь. — Tantum religio potuit saudere malorum. [44]
Потом повернулся к Бондену:
— Баррет Бонден, будь так любезен, сопроводи меня на лодке на мой остров. Я должен в полдень сделать наблюдения, а затем хочу посмотреть на своих пташек при свете луны.
44
Столько зол могла внушить религия! (лат).
— Она встанет чуть позже наступления темноты, сэр, — ответил Бонден. — Может, лучше я принесу перекусить и меха? Будет редкостный мороз, когда солнце сядет. Мистер Хирепат спрашивал вас только что, сэр, сошел с плота, чтобы увидеть, не в лазарете ли вы.
— Ясно. Ну, принимайся за дело, Бонден, мы должны отправляться. Передай ему, что сегодня мне некогда, но мы увидимся с ним завтра.
Бонден сопровождал доктора во многих любопытных экспедициях и никак не прокомментировал, когда Стивен спрятался на острове и навел мощную подзорную трубу на берег, где все матросы собрались, чтобы на плоту переправиться на корабль.
Спустя час в объективе, направленном на пляж, в одиночестве показался Хирепат. Он выглядел худым, усталым, грустным и измученным и нес большой сверток, завернутый в плащ, и прошел через пляж, мимо миссис Босуэлл и её ребенка, мимо всё еще курящейся кузницы, к одному из вельботов, ждущих отвезти кузницу обратно. Сторож лодки возлежал с Пегги под прикрытием скалы, но в поле зрения трубы. Хирепат заколебался, услышал оклик со скалы, где Рубен и его люди собирали последнюю капусту, кивнул, положил сверток на нос, и какое-то время ходил взад и вперед, прежде чем нырнуть в хижину миссис Уоган. Поворот трубы явил «Леопард»: каждый человек на борту пристально смотрел на огромный руль, зависший в воздухе.
С тех пор подзорная труба оставалась наведенной на хижину, как будто, глядя на дверь и промасленную бумагу окна, Стивен мог узнать что-то о возможной битве, бушующей внутри. «Конечно, Луиза должна одолеть его, — подумал он. — У нее ребенок, которого нужно растить, и война, и слезы, и здравый смысл. Но, когда дело доходит до чести, милый Боже… Я люблю тебя, дорогая, так крепко, но честь дороже и так далее, до скончания веков. А есть еще бесконечно малый факт, что Майкл должен мне семь гиней за свой мундир: это может оказаться смехотворным камнем преткновения. Кто может сказать, где именно заартачится человек? Все позорно, все низко, только не это. Хотя… Труднее всего сказать
— Солнце садится, сэр, — сказал, наконец, Бонден. — Вам лучше одеть плащ.
Солнце уже почти село, время летело с необычайной скоростью. Дважды в сумерках Стивен видел Хирепата, но все же не мог сказать, что у того на уме, если не считать внутреннего конфликта.
— Они там хорошо проводят время с рулем, — заметил Бонден, накидывая на плечи Стивену тюленью шкуру. — Морские пехотинцы выбрали его до вант левого борта, увальни.
Сейчас весь «Леопард» были залит огнями — Джек намеревался не терять ни минуты. Звезды начинали мерцать, заглушаемые на зюйде южным полярным сиянием, струящимся вниз к полюсу: огромная дуга усиливающегося великолепия, а мороз начал крепчать.
Стемнело. Лай тюленей, в лунном свете смутные очертания буревестников.
— Что это ты куришь? — спросил Стивен.
— Лучший виргинский, — с довольной улыбкой ответил Бонден. — Этим утром с китобоя на берег сошёл старый мой товарищ по плаванию. Сначала был немного подозрительным, когда я и Джо Плейс подмигнули ему, потому что напротив его имени в роли помечено «Б» — «беглый», сэр. Но потом мы разговорились, и он дал нам пачку. Сейчас мой рассказ уже не имеет значения, потому что на бриге выбирают якорь, и он в такой же безопасности, как у Христа за пазухой. Видите, как бриг крадется? Теперь сигналит — фонарь на ноке гафеля: вверх-вниз, вверх-вниз. Они, что, забыли кого-то на берегу? Но я не видел шлюпки. Теперь стоят на одном якоре, и выбирают кабаляринг у другого. Упрись и навались, упрись и навались, слышите их, сэр? — Мощным, грохочущим полушепотом Бонден повторил припев: — Упрись и навались, упрись и навались, леди приходит из Мексики. Якорь встал и стоит на грунте: его почти вытащили — слышите, шкипер скомандовал выбирать на кат.
Поднялась луна, огромная — полнолуние прошло недавно, — заливая море призрачным светом. Оторвалась от горизонта, все выше и выше, а где-то слева среди морских слонов разразилась битва.
— Может быть, лапа зацепилась — что-то долго они возятся, — наконец произнес Бонден. — Нет, распускает фор-марсель. Снимутся с якоря в любую минуту и с отливом скоро уйдут, а с этим бризом пойдут ходко. Вскоре исчезнут, как и мы, даст Бог. Завтра навесим рулевые тяги, сам руль и домой, как только загрузим все снова в трюм. Снова фонарь. Они потеряют отлив, если продолжат так болтаться. Что за странная манера. Слышите, сэр? Нет, не старый тюлень. Шлюпка идет к бригу. Вот, вижу, выходит из-за острой скалы. О, это наш ялик. Смею предположить, это мистер Хирепат плывет попрощаться, гребет так неловко. Так и есть. Но кто его помощник, черноволосый мальчик? Не знаю эту физиономию. Сэр, сэр, да это миссис Уоган! Она же сбежит! Мне пойти и вернуть их обратно?
— Нет, — сказал Стивен. — Сиди спокойно и молчи.
Лодка приближалась, прошла на расстоянии шепота, луна освещала их лица: восторженные, простодушные, и нелепо юные. Лодка уплыла дальше, нырнув в черную тень китобоя. Тихие окрики с «Лафайета»: «Крепко держитесь, мэм, и помните о юбках, поднимаясь», — а потом, когда бриг повернулся и забрал ветер, донесся смех миссис Уоган, летящий над водой, очень веселый и задорный. Веселее, чем когда-либо, такой заразительный, что и Стивен, и Бонден хохотнули вслух, и теперь в этом смехе впервые звучали триумфальные нотки.