Остров отчаяния
Шрифт:
— Мне сплавать за ней?
— Вы и в самом деле способны сплавать так далеко? Я — нет. И даже если бы мог, сомневаюсь, что отважился бы на это. Нет, мистер Хирепат, наденьте пальто. У нас очень мало людей, и капитан Обри никогда не простит мне, если коварный убийца-кит, морской леопард или сырость уменьшат команду. Нет, лучше давайте окликнем берег. Они спустят ялик, захватят нашу лодку и спасут нас.
— Безусловно, — сказал Хирепат, застёгивая пуговицы, — я крайне обязан капитану: он спас мне жизнь, как вы помните.
— Конечно, вы часто упоминали об этом. Теперь все вместе!
«Hola, Hola,
— Они никого не пошлют, — сказал Хирепат. — Те, кто на берегу, подумают, что мы на корабле, а те, кто на корабле, что мы — на берегу.
— Как хорошо вы разложили ситуацию, — сказал Стивен. — А теперь проклятый дождь снова начался. Сейчас он замерзнет, и мы с еще большей тоской будем думать о теплой одежде, водонепроницаемых плащах из тюленьей кожи, лежащих в наших каютах.
Они сели у входа в шалаш, посматривая сквозь дождь на далекие огни.
— Насколько быстро растут мелкие буревестники в такое время, — заметил после недолгой паузы Стивен. — Смотрите-ка, вот лодка, что спасет нас. Справа от скалы с бакланом на вершине. Входит в залив.
— Это не ялик! Она намного больше, чем ялик!
— Что с того? Если на ней гребцами не медведи и не гунны, она нам подойдет. Эй, на шлюпке!
— Эгей! — отозвалась та, суша весла.
— Будьте так добры, прибуксируйте к нам маленькую брезентовую лодку слева от вас. Она вне нашей досягаемости, и мы как бы застряли на необитаемом острове.
Бормотание в шлюпке. Весла вспенили воду, лодчонку зацепили, вельбот причалил.
— Говорите, что застряли? — спросила высокая фигура, спрыгивая с носа, когда вельбот пристал.
— Образно говоря, застряли, — ответил Стивен. — Веревка, что удерживала нашу лодку, развязалась, и нас отрезало от наших друзей. Я очень признателен вам, сэр. Имею ли я удовольствие разговаривать с мистером Рубеном?
— Вон он, — сказал человек на берегу, указывая обратно на вельбот.
Мистер Рубен пробрался через гребцов, спрыгнул землю, и с выражением крайнего изумления пригнулся до уровня Стивена.
— Я полагаю, вы с английского корабля, — сказал он, наконец. Дыхание его было чрезвычайно отталкивающим, лицо одутловатое. Стивену стало ясно, что моряк страдает от цинги, постепенно усиливающейся.
— Именно так, — ответил Стивен.
— Хорошо, — сказал кто-то в лодке. — Вот тебе и на.
— Чтоб мне сдохнуть, — заметил другой.
— Мы еще не в состоянии войны с Англией? — спросил Рубен.
— Нет, — ответил Хирепат. — Не тогда, когда мы покинули Портсмут. Вы из Штатов, полагаю?
— Теперь, прошу меня извинить, господа, — сказал Стивен, склоняясь под свежим порывом дождя, осторожно переступая в свою хрупкую лодочку. — Мы должны присоединиться к нашим друзьям. Еще раз большое спасибо, и надеюсь, вы окажете честь посетить нас. Прошу, мистер Хирепат.
— Вы не трогали нашу капусту? — спросил голос позади.
— Капусту? — переспросил Стивен. — Капусту, в самом деле.
Восходящее солнце, снова ясное, развеяло тьму, что повисла над этой встречей. Оно осветило два корабля в бухте, «Леопард», конечно, и бриг «Лафайет» из Нантакета, шкипер Уинтроп Патнем. Бриг вошел прямо в бухту с утренним приливом, и чуть позже его шкипер вместе со своим первым помощником Рубеном Хайдом сошли на берег и подошли к флагштоку. Здесь они встретились с капитаном Обри, который, хотя «Лафайет» и не отсалютовал «Леопарду», пожелал им доброго утра, извлек бутылку, протянул руку и пригласил на завтрак.
— Что ж, сэр, — сказал капитан Патнем, без особого энтузиазма пожимая руку, — премного вам обязан вам, но, — он уловил аромат свежесваренного кофе, исходящий из шалаша Джека, кашлянул и продолжил, — полагаю, вы имеете в виду здесь, на берегу? Почему бы тогда и нет.
Высокий, худощавый и сизоносый Патнем обладал пронзительными голубыми глазами, одна сторона лица у него сильно распухла. Молчаливый и сдержанный, даже недоверчивый, время от времени он прикладывал руку к щеке, плотно сжимая губы от боли.
Он вышел из Нантакета два с половиной года назад, вполне неплохо забил трюмы китовым жиром, спермацетом и шкурками котиков, и собирался домой, как только примет на борт груз капусты на обратный путь: на борту свирепствовала цинга, цинга и немало других болезней.
— Вы должны позволить моему хирургу смотреть ваши больных, — сказал Джек.
— У вас есть хирург на борту? — воскликнул капитан Патнем. — Мы потеряли своего у Южной Георгии, от колик.
— Да, и на редкость успешный в борьбе с цингой, а что касается отпиливания ноги, так победит любого хирурга на флоте.
Патнем какое-то время не отвечал.
— Ну, честно говоря, сэр, — сказал он, передернувшись от боли, — я не хочу просить об одолжении военно-морской флот короля Георга.
— Да?
— И, скажу вам, сэр, что не ступлю на борт «Леопарда». Мы признали его, как только вошли. Вас это не касается, сэр, потому что в седьмом году на нем был другой капитан. Тогда «Леопард» убил моего двоюродного брата на «Чезапике», пытаясь забрать матросов с него, но я предпочел бы видеть «Леопард» на дне океана, чем плавающим по поверхности. Я считаю, что таково мнение большинства американцев.
— Ну, капитан, — сказал Джек, — я искренне извиняюсь за это.
Так и было, и от всего сердца. Джек был хорошо осведомлен об инциденте, что раздражал шкипера: в 1807 году «Леопард» под командованием Бака Хамфриса дал три бортовых залпа по ничего не подозревающему американскому фрегату «Чезапик», убив или ранив нескольких моряков и заставив спустить флаг. Будь он американцем, никогда бы не простил и не забыл подобного оскорбления. И тоже захотел бы видеть «Леопард» на дне моря. Сам Джек полностью осуждал всё это дело: он никогда бы не пошел на такое ради парочки дезертиров или даже сотни. Но он не мог сказать подобное иностранцу, при этом иностранцу довольно враждебному. Вместо этого он предложил еще одну чашку кофе — «Лафайет» выпил последнюю к югу от мыса Горн — и продолжил восхвалять доктора Мэтьюрина.