Остров перевертышей. Рождение Мары
Шрифт:
— Которую из?.. — рот гаитянки искривился в злобной насмешке. — Пришла сюда отомстить? Ну, давай же…
Селия запрокинула голову, обнажая горло. Одно движение — и все будет кончено. Мара сжала зубы, втянула воздух, крепче вцепилась в рукоять. Но руки ходили ходуном. Ну же! Одно движение…
— Ты не сможешь. И Лена не смогла. Она думала, что просто украдет эмбрион, и никто об этом не узнает. Представляешь, ей хватило наглости вломиться в лабораторию Ларса с медсестрой! Планировала провернуть все прямо там. А я застала их.
— Значит, это не ты ей помогла?
— С
— Это ты ничтожество! Из-за своей ревности убила Иниру. Просто потому, что не могла признать, что кто-то лучше тебя. Твоя ненависть была настолько велика, что ты убила снова. Даже пожертвовала собственным отцом, его разумом и жизнью. Тебе придется с этим жить. За решеткой, лишенной дара, — Мара рванула ручку окна и распахнула его.
Внутрь ворвался холодный ветер, и Мара бросила оружие вниз, в шипящие волны.
— Я не стану такой, как ты, — произнесла она.
Гаитянка вскочила и бросилась на Мару. От резкого толчка под колени ноги подкосились, и девочка растянулась на полу. Селия села сверху, вытащила из заднего кармана складной нож. Лезвие уперлось Маре в подбородок. За шиворот стекало что-то теплое.
— За что ты ненавидела Иниру? — с трудом прохрипела Тамара. — Ты убила маму только за то, что я оказалась ребенком Иниры?
— Линдхольм — мой! Он должен был стать моим! Как и Ларе, — глава Селии странно блестели, на лбу вздулась вена. — Мы бы поженились, не будь ее! И я была бы здесь хозяйкой. Я никому не позволю забрать мое, ни ей, ни тебе…
— Мне… ничего… не нужно… — Мара начинала задыхаться.
— Ты еще не поняла?! Мне надо было сразу отключить криокамеру… Или добить тебя тринадцать лет назад. Чертовы пожарные приехали слишком рано! Но я не позволю тебе заполучить…
В этот момент игуана шевельнулась, поднялась на ноги, и Селия ослабила хватку. Мара попыталась столкнуть ее, но та лишь крепче прижала девочку к бетону.
— Радуйся, малышка. Папа жив, и я не стану мучить тебя перед смертью. И даже позволю умереть, как она. Сейчас мне даже кажется, что ты на нее похожа… Так же хрипишь, так же плачешь….
Плачешь? Мара даже не чувствовала, как по вискам бегут слезы.
Селия рывком подняла ее и пихнула к распахнутому окну.
— Прощай, Тамара, — Селия давила ножом на горло жертвы, и та против воли отклонялась назад. — Папа, помоги… Она сильнее, чем я думала.
Девочка отчаянно сопротивлялась, цеплялась ногтями за раму, пыталась пнуть убийцу. Но рыжее пламя ударило по пальцам, они разжались, и сильный удар в грудь отправил Мару в ледяную бездну.
Глава 20
Ветер свистит в ушах, куртка облепила спину. Окна маяка стремительно взлетают вверх. И кто-то кричит, а руки все беспомощно тянутся, хватая воздух. Бездонное холодное небо…
Вот и все.
Этот соленый морской ветер… Он обнимает, толкает, он не даст упасть… И шепот волн… И боли больше нет, и ее самой… Как будто она растворилась в этих брызгах… Бросает в жар, и в холод, и тело тает, уменьшается, трепещет, сжимается в комок… Время стынет, как желе… Она не чувствует ботинок, джинсов, и кофта с курткой вдруг становятся большими, как парус, мешаются, хлобыщут, путают… Она выскальзывает через горловину — свобода! Раскидывает руки — и ветер нежен с ней, ласкает, несет над островом…
Это сон? Она умерла и воспарила? Взгляд вниз — никакого трупа, только обмякшую красную куртку несет волна… Взгляд в сторону — да это же крыло! Широкое, бурое, с длинными перьями по краю. Она летит! Но ведь не могла же она перенять тотем Эдлунда через волосок? Хотя… Какая теперь разница… Внутри так легко, так хорошо, и свист ветра звучит колыбельной… Наклон — она поворачивает, и почти не надо махать.
Везет же летним! Не трансформация, а удовольствие! Восторг, гармония! Теперь понятно, о чем говорила Брин! Принять себя, принять природу… Как это отличается от страха погони и вечной маскировки зимних! Свобода! О, как же не хочется больше вставать на ноги! И как же прекрасен Линдхольм! Припорошенные снегом скалы, пустое тренировочное поле, игрушечные красные домики и черное кружево лип… И по центральной дорожке из главного здания бегут люди… Белая макушка Брин, пуховик Нанду, а здоровяк Джо припадает на одну ногу. Вот пальто Вукович, а это, должно быть, Эдлунд. И даже Смеартон несется к маяку, неуклюже переваливаясь. Ха! Вот он удивится, когда узнает! Пусть сам попробует считать тотем из ДНК летних!
Они взволнованы. К пристани швартуется белая яхта, не «Сольвейг», нет! И люди в черном. С оружием. На спинах — желтые круги солнца. Верховный совет!
— Сдавайтесь! Медленно поднимите руки! Сопротивление бесполезно! — на сей раз это не учебная тревога, вон тот мужчина держит рупор.
Из лодки выпрыгивает пантера в специальной броне, быстрая и величественная. Агенты обмениваются жестами, снайпер наводит винтовку на распахнутое окно, в дверь запускают какого-то мелкого зверька, кажется, крысу. Смотрят на монитор. Снова какие-то жесты, пантера врывается следом.
Вукович не пускает ребят к маяку, Брин, кажется, плачет, машет рукой, указывая на красную куртку, которую качают волны. Хорватка хватается за лицо, что-то надрывно кричит, бежит к воде, но Эдлунд останавливает ее. Обнимает. Смеартон, Кавамура, Коломбо, ребята, — все стоят в растерянности.
Из маяка выводят Селию, ее руки связаны за спиной, в шею уткнулся пистолет. Следом — ее отец. Он испуганно озирается по сторонам, идет с трудом, согнувшись. Завернут в одеяло. Что-то пытается крикнуть Эдлунду… Не разобрать, слишком высоко. Круг, снижение…