Остров проклятых
Шрифт:
Она протянула ему полотенце, но он ее оттолкнул, всасывая воздух сквозь стиснутые зубы и чувствуя, как боль застилает глаза и выжигает мозг. Ему хотелось расплакаться. Не от боли. Не от похмелья. А оттого, что он не понимал, что происходит с его женой, с той девушкой, с которой он когда-то танцевал в «Кокосовой роще». Он не понимал, куда катится она и куда катится этот мир с его маленькими грязными войнами и вспышками пламенной ненависти, с его шпионами в Вашингтоне и Голливуде, противогазами в школах и бомбоубежищами в подвалах домов. И все это
Он истекал кровью, а за его спиной Долорес все повторяла «прости, прости, прости», и он взял из ее рук полотенце, когда она протянула его во второй раз, но при этом избегая физического контакта и не глядя на нее. Он слышал, что ее голос дрожит, он догадывался, что по ее лицу текут слезы, и ненавидел этот мир, такой же бессмысленный и непотребный, как и все в нем.
В газетной заметке были процитированы его последние слова, сказанные жене, — о том, что он ее любит.
Вранье.
А на самом деле?
Держась одной рукой за дверную ручку, а другой прижимая к щеке третье полотенце, в ответ на ищущие глаза жены он произнес:
— Господи, Долорес, да соберись ты уже, в конце концов. У тебя есть обязательства. Подумай о них хотя бы иногда, о'кей? И приведи свои дурацкие мозги в порядок.
Это было последнее, что она от него услышала. Он закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и остановился на последней ступеньке. Может, вернуться? Вернуться и сказать правильные слова. Ну, если не правильные, то хотя бы помягче.
Помягче. Вот было бы хорошо.
По переходу к ним приближалась женщина: со шрамом на шее цвета лакрицы, в кандалах на запястьях и щиколотках, справа и слева по санитару. Она со счастливым видом махала локтями, как крыльями, и крякала по-утиному.
— Что она натворила? — спросил Чак.
— Старушка Мэгги? — уточнил санитар. — Здесь ее называют Мэгги-Суфле. Да вот, ведем в водолечебницу. За ней нужен глаз да глаз.
Мэгги остановилась перед приставами, санитары предприняли вялую попытку продолжить движение, но она отпихнула их локтями и заняла твердую позицию. Один из санитаров закатил глаза к небу и со вздохом изрек:
— Сейчас начнет проповедовать, готовьтесь.
Мэгги сверлила их своими зрачками, а ее набок склоненная головка ходила туда-сюда, как у черепашки, что-то вынюхивающей перед собой.
— Я есмь путь, — возглашала она. — Я есмь свет. И я не буду печь ваши гребаные пироги. Ясно?
— Ясно, — подтвердил Чак.
— Как скажете, — согласился Тедди. — Никаких пирогов.
— Вы как были здесь, так и пребудете. — Она понюхала воздух. — Ваше будущее и ваше прошлое совершают цикл, как Луна вокруг Земли.
— Да, мэм.
Она подалась вперед и обнюхала их. Сначала Тедди, потом Чака.
— Они скрытничают. Тайнами устлана дорога в ад.
— И пирогами, — сказал Чак.
Она улыбнулась ему, и на миг почудилось, будто в ее зрачках наступило просветление.
— Смейтесь, — сказала она Чаку. — Это полезно для души. Смейтесь.
— О'кей, мэм, — согласился он. — Я стараюсь.
Она тронула его нос согнутым пальцем.
— Я хочу вас таким запомнить. Смеющимся.
Тут она развернулась и пошла дальше. Санитары быстро пристроились по бокам, и вскоре они исчезли за боковой дверью, ведущей в больницу.
— Веселая девушка, — сказал Чак.
— Такую можно и с мамой познакомить.
— Чтобы она ее убила и сплавила в сортир во дворе. — Чак закурил. — Значит, Лэддис…
— Убил мою жену.
— Ты это говорил.
— Он был поджигателем.
— Это ты тоже говорил.
— А еще занимался техобслуживанием нашего дома. Поцапался с домовладельцем, и тот его уволил. На тот момент известно было только то, что это поджог. Кто-то щелкнул зажигалкой. Лэддис был в списке подозреваемых, но нашли его не сразу, а когда нашли, у него обнаружилось алиби. Лично у меня он тогда не вызывал подозрений.
— И что тебя заставило изменить свое мнение?
— Год назад открываю газету, и вот он собственной персоной. Спалил школу, где работал. Та же история: его уволили, позже он вернулся, пробрался в подвал и устроил там поджог, предварительно раскочегарив бойлерный котел, чтобы тот взорвался. Почерк один к одному. Детей в школе не было, только работавшая допоздна директриса. Которая и сгорела. Лэддиса судили, он заявил, что слышал голоса и все такое, и в результате оказался в психушке города Шаттака в Оклахоме. Позднее там что-то произошло — не знаю, что именно, — но полгода назад его перевели сюда.
— Но здесь его никто не видел.
— Ни в А, ни в В.
— То есть он может быть в корпусе С.
— Да.
— Если не умер.
— Тоже вариант. Лишний повод поискать кладбище.
— Предположим, он жив.
— О'кей…
— Если ты его найдешь, Тедди, что ты с ним сделаешь?
— Не знаю.
— Не надо ля-ля, босс.
Зацокали каблучки. Две медсестры шли по переходу, прижимаясь к стене, чтобы не угодить под дождь.
— Мальчики, вы же мокрые, — сказала одна из них.
— Везде? — спросил Чак, и та, что держалась ближе к стене, миниатюрная брюнеточка, засмеялась.
Когда они уже прошли, брюнетка обернулась:
— Вы всегда так заигрываете, приставы?
— Это зависит… — ответил Чак.
— От?
— Качества обслуживания персонала.
Медсестры притормозили, и, когда до них дошел смысл сказанного, брюнеточка прыснула в плечо подруги, и так они обе, хихикая, скрылись за дверью.
Боже, как Тедди завидовал Чаку. Его способности верить в то, что говорит. Этим примитивным заигрываниям. Этой солдатской привычке с ходу жонглировать словами. А больше всего — какому-то воздушному шарму.