Остров Тамбукту
Шрифт:
— Иди сюда! — позвала его Канеамея. — Слышишь, Амбо? Иди сюда!
Когда сын вождя подошел к нам, она продолжила:
— Я знаю, ты сердишься. И на меня, и на Андо. Но знай, что Андо не виноват.
— Нет, виноват! — возразил Амбо, мрачно глядя себе под ноги. — Арики все мне рассказал.
— А сказал он тебе, зачем я ходила в хижину Андо в ту бурную ночь?
— Нет, не сказал. Он не знает, что ты ходила.
— Знает! — подчеркнуто сказала Канеамея. — Я сама ему сказала. Но не сказала, зачем ходила. Не сказала, потому что боялась его. Если бы он узнал правду, он бы убил и меня, и Андо. Но правды я ему не сказала. А тебе скажу, хочешь? — Амбо, нахмурившись, молчал. — Хочешь? — повторила Канеамея. — В ту проклятую ночь, я сама ходила в хижину к Андо и принесла ему белые листы.
— Ты отнесла ему белые листы? — встрепенулся Амбо.
— Да, — кивнула головой Канеамея. — Я принесла ему белые листы. Андо видел белые листы. Они ему сказали все, что говорят и моему набу.
— О, если Арики узнает! — воскликнул Амбо.
Канеамея махнула рукой, словно желая его остановить, и быстро заговорила:
— Он не узнает. Ведь ты ему не скажешь?
— Это все? — спросил смягчившимся голосом Амбо.
— Нет, не все. Андо никогда не хотел стать моим даго. Однажды набу очень рассердился на Андо. Он сказал, что опять бросит его в Большую воду, и я испугалась. Тогда я сказала набу: «Набу, белый человек неплохой. У него есть нанай кобрай, и все люди его любят. Если ты велишь людям бросить белого человека в Большую воду, все племя тебя возненавидит». Набу рассердился, поссорился со мной и раскричался. Тогда я ему сказала: «Набу, я хочу стать сахе белого человека». Набу опять раскричался. Но после, подумав, согласился и послал меня позвать Андо к нам. Набу предложил ему стать моим даго. Он сказал ему, что сделает его наследником семи поясов мудрости и рапуо племени, но Андо отказался. Понял?
— Понял.
— Я еще что-то тебе скажу, — усмехнулась Канеамея. — На празднике Дао я стану твоей сахе. Ты доволен?
Лицо Амбо вдруг прояснилось, глаза засияли радостным блеском. Он старался овладеть собой, но не трудно было заметить охватившее его волнение.
— А теперь пожми руку Андо, — прибавила Канеамея. — Он не виноват.
Амбо сейчас же протянул мне руку и добродушно улыбнулся. И я понял, что он больше не ненавидит меня, что он любил меня даже и тогда, когда хотел убить.
— Теперь я все понял, — сказал он взволнованно. — Арики обманул меня. Он сказал: «Андо хочет стать даго Канеамеи и получить семь поясов мудрости и белые листы!
— Нет, Амбо, это неправда, — отрицательно покачала головой Канеамея.
— Понял, — сказал Амбо. — Арики обманул меня. Он сказал мне: «Убей Андо! Убей его!», и я хотел его убить. Но теперь я понял все. Андо не виноват.
Он замолчал. Видимо, не хотел больше говорить перед Канеамеей об ее нечестном отце.
— Забудем плохое, — сказал я ему. — Давай обещаем друг другу, что больше не будем слушать Арики, и наша дружба будет горячей, как солнце, и вечной, как луна.
— Обещаю! — снова сжал мне руку сын вождя и повторил: — Наша дружба будет горячей, как солнце, и вечной, как луна.
Это была клятва, которую племя занго считало священной, и никто никогда ее не нарушал.
После этого мы расстались. Амбо и Канеамея пошли вперед и скоро исчезли в лесу, а мы с Зингой тронулись по другой тропинке. Мы шли молча через густой лес. Голоса охотников не долетали сюда — они ушли далеко вперед. Кругом царила полная тишина. Не было гиббонов на деревьях, не слышно было птичьих голосов. Я ждал, что Зинга заговорит первой, но опа молчала.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил я ее.
— Берегись Арики, — промолвила Зинга.
Это предупреждение я слышал много раз и от нее, и от ее отца, и от Амбо. Оно не было новостью для меня. Я знал очень хорошо Арики и отлично понимал, что он способен на любую подлость.
— А о Канеамее ничего не скажешь? — спросил я.
— Канеамея хорошая. Она не как ее отец. Она тебе обещала показать белые листы и пришла ночью, когда запрещено входить в чужие хижины. Она тогда поняла, что ты не хочешь ее взять твоей сахе. И она сказала себе: «Пакеги не для меня. Я стану сахе Амбо».
— Очень хорошо, — сказал я. — А ты станешь моей сахе?
Она усмехнулась и кивнула головой.
— Когда будет большой праздник? — спросил я.
— Через одну луну, — ответила Зинга. — Тогда наше племя усыновит тебя. Но сейчас ты должен убить побольше кро-кро, стать долахо.
Она была права. Большая охота должна была закончиться в тот же вечер, а я еще не убил ни единого кро-кро. Вдруг Зинга схватила меня за руку и остановилась.
— Смотри, — прошептала она, показывая на быка, который передними ногами залез в реку и, задрав голову, тревожно нюхал воздух. Он походил на наших быков, с темно-серой шерстью, с острыми крутыми рогами, но с большим брюхом, которое ему придавало неповоротливый вид.
Я прицелился и выстрелил. Бедное животное! Оно вздрогнуло от неожиданного грома, встало на дыбы и одним прыжком оказалось на берегу, но передние ноги у него подкосились, и оно рухнуло на землю. Когда мы подошли, бык уже издох, но глаза у него были открыты, словно он смотрел на меня, как живой, и спрашивал: «Зачем ты меня убил?»
У каждого охотника был свой отличительный знак, вырезанный на копье или стрелах. По этому знаку туземцы распознавали, чья стрела или копье сразили животное. У меня не было стрел, и поэтому я вырезал на палке свой отличительный знак — две перекрещивающиеся черточки, вроде знака умножения X, — забил палку у головы быка и быстро отошел.
Мы снова тронулись вдоль берега, где лес был особенно густой. Тут искали спасение дикие быки, успевшие ускользнуть от копий и стрел охотников. Через некоторое время мы услышали шорох, кусты пришли в движение, и на тропинку выскочил дикий бык. Увидев нас, он остановился, поднял голову и свирепо уставился на нас, потом зафыркал, опустил голову и пошел на нас. Я прицелился и выстрелил. Бык подскочил, заревел и бросился на нас. Зинга закричала и прыгнула в реку. Я едва успел спрятаться за ближайшим деревом, и бык пронесся мимо, не задев меня рогами. Он остановился и обернулся. Бык стоял шагах в десяти от меня, и я видел, как трепетали его ноздри и горели глаза. Заметив меня, он снова опустил голову, готовясь наброситься на меня. Я прицелился в лоб и выстрелил. Ноги быка на бегу сразу подкосились, и он упал всего в трех-четырех шагах от дерева, за которым я прятался. На этот раз я попал ему в голову, как раз между рогами. Рана была смертельной. Бык задрыгал ногами, замотал головой, громко хрипя, потом вытянулся и уже больше не пошевельнулся.
Тут я понял, насколько опасна охота на диких быков. Чтобы убить кро-кро своими стрелами и копьями, туземцы должны его окружить с нескольких сторон и метать стрелы и копья с близкого расстояния. Если его не убьют при первом нападении, бык свирепеет и бросается на своих врагов. Когда бык догонит охотника, туземец ложится па землю, и животное испуганное человеческой хитростью, перепрыгивает через него и гонится за другим охотником. В это время в него со всех сторон летят копья и стрелы и вонзаются в его тело...