Остров
Шрифт:
Маклеод медленно развел свои длинные руки и ухватился за противоположные края столешницы.
— Плевал я на их права, — раздраженно бросил он. — Слышите, Парсел, плевал я на их права. Рыба тоже имеет право жить, прежде чем ее поймают, однако это не мешает мне ее ловить. Если считать таитян, то придется делить землю на пятнадцать частей, значит, каждому достанется чуть больше акра. Я вам говорю — это немыслимо. Чтобы есть и пить досыта мае, моей супруге и моим отпрыскам, ежели таковые у меня будут, требуется не меньше двух акров. Надо и о будущем подумать. И я не собираюсь разыгрывать доброго дядю с людьми, которые мне даже рыбы подарить не желают.
— Вопрос вовсе не в вашей доброте. Вы их лишаете законной доли.
— Ладно! — Маклеод воздел руки кверху и со всего размаху опустил их на стол. — Ладно. Допустим. Я их лишаю. Ну и что же из этого?
Горло у Парсела сжалось, но он овладел собой и, помолчав, проговорил:
— Это война! Неужели вы не понимаете?
— Ну и что же? — в бешенстве повторил Маклеод. — Меня они не запугают. У нас есть ружья, а у них нет.
Парсел взглянул ему прямо в глаза.
— Страшно слушать вас, Маклеод.
Маклеод хихикнул и проговорил дрожащим от злости голосом:
— Очень сожалею, что оскорбил ваши благородные чувства, Парсел, но ежели вам нечего больше сказать, перейдем к голосованию.
Парсел выпрямился и резко произнес:
— Мы перейдем к голосованию, и я сейчас скажу, чем оно кончится. Смэдж будет голосовать вместе с вами, потому что он того же мнения, Джонсон отдал вам свой голос, потому что он боится Смэджа, Хант потому, что он ничего не понимает. И Уайт, хотя, вероятно, он несогласен, будет голосовать с вами, потому что он вам друг. Значит, у вас будет четыре голоса против трех. На нашем острове, Маклеод, нет никакой ассамблеи, а есть тирания: ваша тирания. И я не намерен ее терпеть.
— К чему вы эту песню завели? — спросил Маклеод. — Дайте договорить, — сказал Парсел, поднимаясь, — вы готовитесь совершить безумный поступок, и я не желаю быть заодно с вами. У меня слов не хватает, чтобы охарактеризовать ваш поступок. Это… это… это… непристойно! И все для того, чтобы получить лишний акр! — вдруг воскликнул он. — Я не буду участвовать в голосовании, Маклеод, ни в этом, ни в последующих. С этой минуты я выхожу из ассамблеи.
— Я тоже, — подхватил Бэкер. — Опротивели мне все эти штучки. И я буду очень рад, если не увижу больше ни тебя, ни твоего прихвостня.
— И я тоже, — сказал Джонс.
Он замолчал, подыскивая какой-нибудь убийственный аргумент, но ничего не нашел и только насупил брови.
— Я вас не держу, — протянул Маклеод. — Вы свободны, как ветер. Если мы уж заговорили о чувствах, то разрешите вам заметить, что мое сердце никогда не билось от счастья при виде уважаемого Бэкера, и как-нибудь уж я постараюсь утешиться и пережить нашу разлуку. А вам, Парсел, я скажу, — добавил он, и в голосе его неожиданно прозвучали теплые нотки, — вы, видно, не понимаете, что говорите, акр есть акр. Может быть, для вас это по-другому. Вы, видно, никогда ни в чем не нуждались. А я, да было бы вам известно, будь у моей матери лишний акр земли, ел бы досыта, да и моя старушка не надрывалась бы так над работой. Ладно, я это просто так сказал, к слову, я знаю, это никого не интересует. Хотите уйти — уходите. Возможно, когда вы уйдете, я поплачу на плече у Смэджа, но уж как-нибудь возьму себя в руки. Итак, значит, вы уходите. Мы вытащим жребий и сообщим вам через Уайта, какие вам достались участки. Можете довериться Маклеоду — все будет по закону. Черные — это черные, а белые — это белые. И я белому парню никогда не причиню ни на грош ущерба, тирания это или не тирания.
Парсел, бледный, весь как-то внутренне сжавшись, направился к двери. Карта его бита. У него не оказалось козырей. Единственное, что можно было сделать, — это выйти из ассамблеи. И хотя теперь руки у него были развязаны, он сам понимал, сколь бесполезен его уход.
— До свиданья, Парсел, — крикнул Маклеод, когда Парсел, сопровождаемый Джонсом и Бэкером, был уже у порога.
Парсел оглянулся, удивленный тоном, каким были произнесены эти слова. Странное дело, но на мгновение ему почудилось, будто в глазах Маклеода промелькнуло сожаление. «Ему будет скучно, — вдруг догадался Парсел. — С какой страстью он руководил ассамблеей, натравливая на меня „большинство“! А теперь ни оппозиции, ни ассамблеи — это ясно. Я отнял у него игрушку».
— До свиданья, — ответил он, помолчав. — Если вы захотите восстановить ассамблею, вам известны мои условия.
— Я их не знаю и знать не хочу, — величественно ответит Маклеод.
Парсел даже не заметил лучей солнца, ласкавших его голый до пояса торс. Он был взбешен, почти лишился рассудка от беспокойства. Бэкер шагал справа от него, а Джонс — справа от Бэкера.
— Все! — заметил Джонс.
Парсел не ответил. Бэкер молча покачал головой, а Джонс добавил беспечно-возбужденным тоном:
— Что же мы теперь будем делать? Создадим вторую ассамблею?
Бэкер шутливо подтолкнул его локтем в бок.
— Почему бы и нет? Парсел будет Лидером. Ты — оппозиция. А я — воздержавшийся.
— Я серьезно говорю, — нахмурился Джонс.
— А я разве не серьезно? — заметил Бэкер.
Когда они дошли до дома Мэсона, Джонс сердито объявил:
— Пойду по улице Пассатов. Мне домой. И с вами не по дороге.
— Останься с нами, Ропати, — улыбнулся Бэкер. — Потом пойдешь по Ист-авеню. Оставайся-ка, — добавил он, беря Джонса за руку (Джонс тотчас же напряг мускулы). — Оставайся. Ты и представить себе не можешь, какую пользу приносят мне твои речи.
— Заткнись.
— Почему заткнись?
— Сказано, заткнись, гад.
— Что за выражение! — сокрушенно вздохнул Бэкер. — Сколько же на этом острове вульгарных людей! Придется отсюда уезжать.
— Видал? — спросил Джонс, поднося к его носу свой огромный кулак.
— У меня, слава богу, глаза есть, значит, вижу, — почтительно отозвался Бэкер.
— Сейчас получишь по скуле.
— Ставлю это предложение на голосование, — сказал Бэкер с преувеличенным шотландским акцентом. — Голосование есть голосование, уважаемые, и все должно идти по правилам. Голосуется предложение Ропати. Кто за?
— Я за, — крикнул Джонс.
— А я против. И архангел Гавриил тоже против.
— Тише ты!
— Да он не слышит. Имеющий уши да не слышит!
— Аминь, — подхватил Джонс. — Ну, как прошло голосование?
— Два голоса против. Один за. Предложение Ропати отклоняются. Закон есть закон.
— Того, кто нарушит закон, повесят.
— Хорошо сказано, сынок, — похвалил Бэкер.
И заговорил обычным тоном:
— А я рад, что не придется больше шляться к тем двоим. Будь здесь поблизости другой остров, непременно перебрался бы туда.