Остров
Шрифт:
– Сделают? Ничего. Они научат его самостоятельности.
– А есть еще такие, как я?
Она покачала головой.
– Ты единственный, единственный из всех, кто вообще когда-либо оставался в живых.
– Почему?
– Закон говорит, что взрослый человек развращен. Только молодежь чиста.
– О каком законе ты говоришь?
– Ты узнаешь... если доживешь. – Она стала мягко втирать жир Мейнарду в лицо. Она натирала ему шею, грудь, ноги, ступни. Она ничего не пропускала. Ее пальцы успокаивали, и когда она массировала его бедра, он, начав засыпать, всхрапнул.
Она ударила его по рту тыльной стороной ладони. Ее костяшки разорвали трещины на пересохших губах. Посмотрев в его встревоженные глаза, она взяла из горшка еще жиру и занялась его половыми органами.
– Ты пока не будешь спать.
– Но... я не могу!
– Можешь. Я тебе докажу.
– А у тебя сейчас...?
– Подходящее время? Нет. Но мы должны готовиться к этому дню.
Глава 11
– Похоже на маисовую кашу, – сказал он, уставясь в чашу из необожженной глины.
– Это и есть каша. Корни маниоки и бананы. Тебе будет полезно.
– Я не очень... – Он осекся, увидев, что она отложила свое шитье. Он стал есть. Она улыбнулась и вернулась к шитью.
Маниока была белой, вязкой и безвкусной, бананы перезрели и были жутко сладкими. Вкус каше придавал только мускатный орех.
Но даже если кашу еще можно было есть, то ее шитье было явно неудобоваримо и вызывало тошноту. При помощи большой иглы для шитья парусов она шила нечто – одежду? – из необработанных, испускавших зловоние кусочков шкуры недавно убитого животного.
– Что ты делаешь?
– Брюки. Для тебя. Я не могу допустить, чтобы ты изжарил себе задницу.
– Вы не выделываете шкуры?
– Зачем? Их выделывают солнце и вода. Когда они выделываются на том, кто их носит, они лучше к нему подгоняются, – она сжала края шкуры, и что-то липкое потекло у нее между пальцев.
Запах заставил Мейнарда скривить губы.
– Они убийственно пахнут.
– Да, – она подняла глаза. – А как же еще?
Кто-то отвел закрывавшую вход шкуру, и, наклонившись, в хижину вошел Hay. Он нес деревянный сундук с бронзовыми Ручками по бокам. Он поставил сундук на землю и кинул женщине цепь.
Она посмотрела на цепь, затем на Hay. Мейнарду показалось, что она хотела возразить, но вместо этого сказала:
– Как хочешь.
– Я не стану подвергать опасности пожилых людей, – резко сказал Hay, – только ради твоего... любимца. – Он повернулся к Мейнарду и хлопнул ладонью по сундуку. – Вот, писец. Приводи это в порядок. Наши правопреемники будут тебе благодарны.
– Где мой сын?
– У тебя нет сына. У тебя ничего нет. Скоро ты вообще перестанешь быть чем-то, – по крайней мере, в этом мире. – Глаза Hay были холодными, никаких эмоций; он ждал, когда Мейнард отведет взгляд.
Мейнард не стал этого делать.
– Я хочу его видеть.
– Как-нибудь, возможно, если он согласится. Я его спрошу. – Hay двинулся к двери, обратившись на ходу к женщине: – Займись работой. Гуди. Когда ты будешь шлюхой, тебе можно будет жить как шлюхе. А пока ты женщина, работай как женщина. – Он вышел.
Мейнард заметил, что ее руки тряслись, когда она делала последний стежок в шкурах. Со злобой она швырнула их в грязь.
Ему хотелось ее успокоить, но он не знал как. Он попробовал:
– Гуди – это хорошее имя.
– Это не имя, – сказала она. – Это занятие, как говорили в старые дни. Гуди значит “хорошая жена”. Меня зовут Бет. – Она подняла конец цепи. – Иди сюда.
Она дважды обернула цепью его шею, встала, перекинула один конец через балку, затем соединила оба конца при помощи нового блестящего замка с цифровыми комбинациями. Защелкнув дужку, она перекрутила три колесика с номерами.
– Ты действительно думаешь... – начал Мейнард.
– Он этим озабочен. Теперь может не беспокоиться. Если ты попытаешься сбежать, тебе придется тащить с собой весь дом.
– А ты когда-нибудь думала о том, чтобы сбежать?
– От чего? – спросила она. – Куда?
– Такая жизнь тебе не очень-то подходит.
– Я не знаю никакой другой.
– Ведь мир гораздо больше, чем... – Мейнард сделал широкий жест.
– Нас учат, что это “большее” хуже, а не лучше.
– Я бы мог тебе рассказать...
– Да, – перебила она, – а я могла бы послушать, и работа не будет сделана, и моей наградой будет гнев Л’Оллонуа. Как Жан-Давид Hay, он человек – такой, каким Бог сделал людей, но как Л’Оллонуа, он – творение Властителя Тьмы. – Она взяла плетеную корзину, железную мотыгу с короткой ручкой и грубое мачете, и вышла из хижины.
Оставшись один, Мейнард сел на земляной пол и прислушался. Он слышал шепот бриза в сухих листьях, щелчки и стрекот насекомых, хриплые жалобные крики морских птиц и, вдалеке, звуки молотков и пил, и мужские голоса.
Он исследовал замок, соединявший концы цепи. На нем не было ни царапин, ни тусклых пятен, его все еще покрывала пленка кремния. Он решил, что замок этот раньше ни разу не использовался. Вероятно, его взяли с недавно захваченной лодки и хранили в заводской упаковке.
Механизм замка содержал тысячи возможных комбинаций. Из них Мейнард мог исключить только одну – ту, которую Бет оставила на замке, – 648. Он перекрутил колесики на 111. Затем он попробовал 121, потом 131, 141. Он, в конце концов, неизбежно нашел бы комбинацию, но на поиски могли уйти дни, если не недели, так как он мог возиться с замком, только когда был один, а он не знал, часто ли и надолго ли она будет уходить.