Остров
Шрифт:
"А ведь уже появилось было маленькое самомнение. Маленькое, величиной с желудь. Уверенность в себе."
— …А второго беглого своего черные увели, — все рассказывал что-то Чукигек. — Пусть сами теперь с ним разбираются. Да, Маринку мы еле унесли. Думал сердце лопнет — бежали, тащили. А все сундуки японские черным достались. Бочонок вот жаль.
Вытоптанное когда-то место перед окопами, где Чукигек дожидался обстрела себя, теперь заросло мелкими, по пояс, травянистыми пальмами, больше похожими на папоротник. Мамонт будто узнал их, он заморожено, без интереса, подумал, что когда-то в детстве видел такую в кадке
"Расчистить что ли сектор обстрела? — Он глядел на круглые, будто зонты, плотно сомкнутые, кроны пальм. — Для будущих боев? Или оставить, наоборот? Все-таки какая-никакая маскировка. Теперь только прятаться." В голову пришло, что хорошо было бы нагнуться и скрыться под этими зонтами. Надолго-надолго, на недели, пока здесь вокруг будут ходить-искать его черные или еще какие-нибудь гады.
Демьяныч, сидящий невдалеке, с важной неторопливостью выскреб из бумажной упаковки какую-то таблетку, проглотил. Сейчас Мамонт почему-то заметил, что снаружи люди — это тоже животные, странные, совсем некрасивые, обезьяны. По-особому противен был дымный вкус дальнего пожара. Непонятно почему глупо выглядел Демьяныч со своими таблетками, безнадежным стал запах йода и крови от собственной, перевязанной после последней встречи с черными, руки.
Демьяныч, щурясь, глядел в море, где качалось на волнах, уходящее от горящего острова, судно. Мамонт посмотрел в ту сторону. Длинный, выгнутый бананом, дощатый баркас под парусиновой крышей. В бинокль стала видна тесно забитая людьми палуба. Кажется, мелькнула красная нейлоновая рубаха Тамайи, и даже как будто показалось лицо Марико с черной повязкой поперек.
"Смена декораций. Слишком все стало серьезно. Чересчур серьезно для нас."
"Вот и уходят. Не просто корабль и не люди даже. Здоровенный кусок жизни уходит!"
— По крайней мере теперь не стану старым. А я никогда и не верил, что своей смертью помру, — отозвался Пенелоп. Значит последние слова Мамонт произнес вслух.
— По радио ураган обещали, — Чукигек в серой от грязи трофейной тельняшке сидел рядом на полуведерной банке тушенки, прижимая к груди свой большой транзистор.
— Что там врут? — спросил Мамонт. — Послушай.
Чукигек чем-то щелкнул, принялся крутить колесико из серой от старости пластмассы.
— Вот, вроде нашел… Остатки банд Мамонта разгромлены и рассеяны в джунглях, — прокомментировал он.
"Теперь наконец-то похоже на правду. Хорошо, что никто не может подслушать мои мысли."
— В общем жизнь продолжается, — сказал Мамонт.
— Продолжается кое-как, — отозвался Пенелоп.
— Теперь никому не служим, не дружим ни с кем, — опять заговорил Чукигек. — Сто процентов свободы, выражаясь по-американски. Так они выражаются, судя по их радиопередачкам.
Вдалеке прозвучал какой-то непонятный глухой взрыв, будто вздохнул какой-то гигантский зверь. Было заметно как на другой стороне острова, в глубине леса, валят деревья. Сегодня, не обращая внимания на пожар, черные начали это рано, часов в пять утра.
Оттуда донесся одиночный винтовочный выстрел. Потом лопающийся грохот карабина СКС. И уже далеко — сухой треск автоматных выстрелов. Черные целыми днями бродили в лесах, в кого-то стреляли, будто вели бои с еще одной, появившейся где-то там, армией.
Взявшись за изогнутые скобы и приседая от тяжести, Мамонт носил сразу по две неподъемные мины. По одной таскать было нельзя — приходилось торопиться.
Трап прогибался под груженными мизантропами, бредущими по нему. У берега в густом тумане неясно темнел баркас. Этой ночью ему удалось пробраться сюда, к острову.
— Двигайтесь, двигайтесь! Ночь кончается, — торопил в темноте Пенелоп.
Не обращая на него внимания, Мамонт остановился, нащупал в мешке с грузом, брошенном на берегу, пачку сигарет.
"Странно, вроде до всего этого никогда не был таким заядлым курильщиком… Насколько проще это представлялось в самом начале, там, в овраге с оружием. Победа или смерть. И все. Была и победа, и смерть… И этим не закончилось, куда-то все тянется, тянется…"
На палубе кто-то, какие-то незнакомые тени, топтались, с шарканьем и скрипом волокли ящики. Даже тут, невдалеке, звуки искажались туманом.
— Самогон, интересно, есть? Привезли? — Возник голос Козюльского. — Самогон пальмовый обещали.
— Интересно ему, — прикрикнул Демьяныч. — Есть! Этого говна они не жалеют, каждый раз везут. Лучше бы боеприпаса побольше грузили, мин. Без миноискателей вот пропадаем.
В последнее время для того, чтобы продолжать жить, нужно было каждую ночь ставить мины, доставать мины, отмечать проходы, ползать в темноте в минных лабиринтах. В день, когда ушли корейцы, Демьяныч решил, что большие воронки, оставшиеся после давнего обстрела Чукигека, можно перекрыть бревнами — тогда получаться блиндажи, настоящие и ложные. Следующим утром, поленившись рубить сами, мизантропы взялись отбивать бревна у черных. Те, словно решив перейти в лесорубы, зачем-то рубили и валили деревья динамитом каждый день.
После этого было много всего: несколько раз на них кидались штурмом, были неимоверно тяжелые бревна, когда они — впятером на одно бревно — тащили их через чащу, были мины и бесконечная, неиссякаемая грязь, когда он закапывал-выкапывал их в темноте, заграждения из колючей проволоки, раскачивающиеся и звенящие ночью на ветру.
В конце концов то, что осталось от блиндажей, пришлось оставить. А Мамонту и Чукигеку, убегая от черных, — даже бросаться с обрыва в воду. Сейчас все надолго притихло: и черным, и мизантропам как будто надоела эта долгая и бесполезная стрельба, беготня по маленькому острову.
— В этом тумане — будто не в море. Будто на реке очутились, где-то на Енисее разгружаем летний завоз, — звучал где-то голос Пенелопа.
Негромко, осторожно, тарахтел двигатель стоящего судна, иногда в нем что-то звонко стукало, вздрагивал борт. После последней контузии в голове иногда закладывало, пропадал звук. Мамонт сидел на узком фанерном ящике, кажется, с новым миноискателем. Разгрузка шла медленнее, вроде бы заканчивалась.
— Ну что, все? — крикнул в темноту Мамонт.
Будто в ответ ему и все равно неожиданно с тягучим дребезгом ударил миномет; показалось, что где-то там, далеко, лопнула большая пружина. Засвистевшая мина замерла, затихла где-то высоко, потом, опять завывая, понеслась вниз, тяжело шлепнулась в воду. Сразу же, словно ее ждали, с баркаса ударил, внезапно взявшийся там, зенитный пулемет. Рваное двойное пламя с грохотом забилось в тумане. Упали сходни — оказывается, баркас отходил. Перед Мамонтом поворачивался борт, наверху согнулся матрос, он, напрягаясь, держал якорную цепь.