Остров
Шрифт:
В стенах стремительно появлялись черные дыры. От досок крыльца летели щепки. И совсем внезапно из черного окна хлестнуло длинное малиновое пламя, вдогонку запоздало прозвучал выстрел.
— Ложись! — крикнул кто-то. Но все уже лежали. Мамонт тоже. Как будто прямо над его головой взвизгнула картечь. Где-то там показался Аркадий, упал прямо рядом с разлетающимся от пуль крыльцом, вытянув перед собой длинный пулемет: тот, из которого он стрелял у скалы.
Низко, показалось, едва не задевая, полетели с той стороны светящиеся пули. Уткнувшийся лицом в землю, Мамонт успел увидеть, что это не испугало и не успокоило черных. Перебежками они двигались вперед, стреляя на ходу, мелькая между летящими пулями.
Он лежал, зажав уши ладонями, ощущая лицом холодную землю и гладкие ростки арахиса в ней.
— Чего разлегся, урод! — Черный дернул за петлю. — Пошел!
Дорогу заслонил другой черный, он стоял на одном колене с американским гранатометом на плече. Там, далеко, граната влетела в окно, выбив остатки рамы. Дом содрогнулся, внутри полыхнул красный свет.
Оказалось, что черные уже идут, не пригибаясь и не торопясь. Никто теперь не стрелял. Они устало брели вперед, к дому. Там, внутри, быстро разгоралось пламя, над полем стелился дым.
"Сразу наповал… — слышалось впереди. — Теперь еще и Расстригина убили."
Рядом с убитым стояли несколько черных, бессмысленно смотрели на него. Конвоир Мамонта тоже остановился, бросив веревку. Достал из кармана бутылку виски, кажется хотел что-то сказать, но только махнул рукой в сторону дома и присосался к горлышку. Мамонт, прижав к груди веревку, двинулся вперед вместе с другими.
Мертвый Аркадий лежал в луже, вцепившись в землю руками так, что жидкая грязь выдавилась между пальцами. Тельняшка почернела от крови, только сбоку где-то оставалось полосатое пятно. Не отрывая от него глаз, Мамонт прошел мимо, зачем-то шел вперед, в наполненный дымом двор. Здесь суетились, сновали по сараям и пристройкам, из разгорающегося дома тоже что-то тащили. На Мамонта даже не оглядывались. На месте бочки была большая дыра, никто в нее не падал, не проваливался. На ходу он заметил, блестевшую там, высоко стоящую воду. Перед ним была дверь в сарай, там — мрак.
Здесь буднично пахло соломой и навозом. Мамонт наткнулся на какую-то металлическую сетку, сел рядом с ней на корточки, сидел, оглушенный тем, чего совсем не должно было быть.
"Оказывается, мы только считаем себя взрослыми, пытаемся здесь играть вопреки всему, пока не сталкиваемся с событием из подлинной, не из нашей жизни…" Мысли исчезли, любые мысли казались сейчас лишними и нелепыми.
Здесь, в этой, пахнущей едким навозом, темноте, он будто навсегда остался один, совсем, мир за стенами перестал существовать. Широко, до боли, раскрылись глаза, словно он хотел что-то разглядеть во мраке. Послышалось как нечто зашуршало, зашевелилось, потом шлепнулось рядом. Сверкнуло что-то зеленое, единственно видимая деталь непонятного существа-, фосфорно светящееся, глазное дно. Вот оно плоско повернулось, встало ребром. Шиншилла. Уже ненужное хозяину имущество.
"Животные умнее нас, потому что водку не пьют", — почему-то вспомнились слова Аркадия. Вот он, Аркадий, стоит о чем-то задумавшись, глядя в землю, не реагируя на его, Мамонта, слова. Наконец произносит: "Сметана." Опять чего-то задумал. Всего этого уже не будет после того трупа в черной тельняшке. Дальше все будет навсегда по-другому.
Шлепнулось еще и еще раз, слегка задев его. На мгновение Мамонт ощутил нежное прикосновение прохладного меха.
Совсем близко за стеной послышалось: "А где этот?.. Диссидент? — Дальше мат. — Быстрее в лес, лови гада!" — крикнул кто-то. Рядом, за досками, побежали, топая сапогами.
Мамонт вспомнил, что собирался пройти сарай насквозь, разыскав заднюю стену и выбив в ней несколько досок. Оказалось, что доски снизу прибиты к брусу, заваленному соломой и навозом. Забравшись за клетки, Мамонт начал копать руками и наконец нащупал в этом брусе мощные, еще и загнутые, гвозди. Под пальцами ощущалась толщина и непосильная прочность этих гвоздей и дерева. Избавившись от веревки, копал дальше, сначала мягкий навоз, перемешанный с опилками, потом землю. В сарай даже заглядывали несколько раз, но не заметили Мамонта в углу за клетками. Дверь осталась открытой, сарай быстро стал заполняться горячим дымом. Сразу ближе стал треск огня. Мамонт уже выкопал яму по пояс себе, но оказалось, что землю прочно удерживают корни травы, там, снаружи. Мамонт копал и копал, и снизу, и сбоку; почва внизу почему-то становилась влажной, постепенно превратилась в жидкую грязь. Подкопанная со всех сторон, глина стала глыбой килограммов на сто, ее с каким-то нелепым упрямством продолжали держать эти корни. Мамонт долго, в отчаянии, раскачивал ее, пинал ногами, надеясь вытолкать наружу. Глыба крошилась, раскачивалась все сильнее, но не поддавалась. Наконец, стала появляться какая-то щель.
Мамонт просунул наружу ноги и полез боком. В голову пришло, что там сейчас должен стоять черный и смотреть на него, червяком извивающимся у его ног.
"Уже второй раз под ногами у черных валяюсь. Прячусь, называется… Хорошо, что я худой."
Снаружи было совсем светло, и это почему-то удивило. Будто он неожиданно очутился в другом мире, не в том, который ожидал увидеть. Солнце слепяще горело в лужах, в маленьком круглом болоте внизу, полностью покрытом листьями лотосов. До него и до ближайших зарослей бамбука — большое открытое пространство со стелющимся над ним дымом.
Он оказался в сомнительном укрытии: небольшой яме, вроде маленького окопа, слегка прикрытого с двух сторон травой и бамбуком. Прямо за углом сарая раздавались совсем близкие голоса черных, слышны их движения, беготня. Хлопнул выстрел, другой. Непонятно в кого тут сейчас стреляли.
Лезвие, светлая сталь, постепенно проступало из-под ржавчины. Мамонт точил штык, найденный здесь, в корейских садах. Об этой сторожке он вспомнил сегодня утром, убегая из сарая, в голову пришло, что тут может найдется какое-то подобие оружия: лопата или киркомотыга какая-нибудь. Нашелся обломок копья: палки с прикрученным проволокой этим вот ржавым штык-ножом.
"Мое теперь студеное оружие."
Сторожка совсем сгнила, почернела от сырости и накренилась на ненадежных сваях. Над головой здесь висели, когда-то оставленные для сушки, листья табака, рассыпающиеся от прикосновения. В углу кучкой лежала мелкая папайя. Мамонт взял твердый перезревший плод, похожий сейчас на совсем маленькую дыню, разрезал своим свежезаточенным штыком. Вкус как будто бы репы с перцем. В сердцевине — ,похожие на искусственную черную икру, слегка острые на вкус зерна.
С хороших времен, когда Мамонт видел эту сторожку в последний раз, она растеряла половину досок и сейчас была больше похожа на клетку.
Он осторожно спустился по влажной от гнили бамбуковой лестнице. От тропических садов не осталось ничего — кругом бурелом, накренившиеся черные стволы бананов без признаков плодов. Перед ним, дорожкой, — бурелом пореже: пробираясь сюда, пришлось валить эти стволы, не заботясь о том, что его могут услышать. Он и сейчас шел с гремучим треском, будто животное, неестественной для этих мест величины. Слон или бегемот. — "Или хотя бы медведь какой-нибудь."
Непонятно почему фруктов на деревьях не было совсем. Только один раз под деревом манго нашелся, лежащий в траве и похожий на медное ядро, одинокий плод.